Водитель «Азамата»

К 75-летию любимого руководителя

 Галым Абильсиитович zonakz.netС Галымом я познакомился сначала вербально – в правительстве прошел слух, что президент Назарбаев в Москве откопал элитного казаха, настоящего ученого из ВПК, и уговорил его поработать на Казахстан . Позднее появился и сам Абильсиитов, под него организовали Министерство науки, параллельно назначили вице - премьером, мы стали встречаться на заседаниях Кабмина.

Когда Терещенко поменяли на Кажегельдина, Абильсиитов в новый состав Кабмина не вошел, и еще не начатое знакомство прервалось. Позднее Галым рассказывал, что, довольно быстро поняв суть происходящего, он сам стал проситься у президента выйти из правительства.

И уже года через два, когда и меня самого за связь с гражданским движением «Азамат» попросили из правительства, Галым вдруг сам пришел к нам с Муратом Ауэзовым и сказал: «Все дело в режиме личной власти, пока он будет существовать, в Казахстане ничего хорошего не получится, давайте бороться вместе».

Так Абильсиитов стал третьим сопредседателем, а когда мы преобразовали «Азамат» в партию, – ее председателем.

То было розово-романтическое время демократической оппозиции, у нас не было ни денег, ни газет, ни оргресурсов – все на одном энтузиазме. Мы, конечно, были не дети, и наивной веры в скорый крах режима не испытывали, однако уверенность, что у нас получится – была. Нас везде ждали, хорошо встречали, видно было, что люди на нас надеются.

С позиций нынешней опостылевшей безнадежности об этом вспоминается действительно как о детстве.

У Абильсиитова был двухдверный джип «Мицубиси». Серикболсын Абдильдин, которого мы куда-то подвозили, сказал: «Галеке, на твоей машине хорошо невесту воровать – назад посадишь, никуда не убежит».

Галым по дороге иногда рассказывал что-нибудь из прошлой жизни. Например, как с президентом Академии наук по важному делу встречались с Лигачевым, и как после серьезного разговора Александров достал из широких штанин припасенную бутылку. И Егор Кузьмич, главный в антиалкогольной кампании, не смог отказать главному академику. Или как академик Бунькин настолько прижился в Приозерске, что никакой курорт, кроме Балхаша, не признавал.

Или как создавали лазерное оружие. Галым с товарищами получил даже закрытую Госпремию Совмина СССР. Но в атмосфере лазерный луч все-таки слишком рассеивался, в боевую практику так и не пошел.

Когда мы куда-то приезжали, так представлялись: «Все вы знаете Мурата Ауэзова, он заместитель председателя партии «Азамат», я Петр Своик – тоже заместитель, а это Галым Абильсиитович, он водитель «Азамата».

Мы были очень разные, но как-то хорошо сочетались. Поездки получались длинные и интересные. Выезжаем, скажем, в Караганду, Галым начинает планировать: «Дистанция тысяча сто километров, кусок крупный, тему предлагаю соответствующую – Китай. Мурат Мухтарович, тебе выделяются первые триста километров, давай нам вводную по истории и современному положению. Потом Петр Владимирович, он меньше чем в полтысячи километров все равно не уложится, мы знаем. А мне, когда останется километров двести, — на подведение итогов и выводы». И действительно полезно-содержательные устраивали разборы, с проекциями-выводами на Казахстан.

А посередине дискуссии останавливаемся на обед – либо в заранее запланированном пункте, а то и просто свернув с дороги – в чистом поле. Вкусные были путешествия.

В Караганде запомнилась остановка у Юрия Мизинова. Он нас кормил местной жареной рыбой, как раз по длине тарелки, под водочку, конечно. И с покойным уже Платоном Пенховичем, конечно (ту рыбу наверняка он и наловил). И из его штаб-квартиры мы делали набеги к Паше Шумкину, Юре Гусакову, Сакену Жунусову – пытались как-то все соединить.

Горняки Кентау пошли маршем на Чимкент, их остановили на канале перед Туркестаном, они легли лагерем, обратились к нам за поддержкой. Мы срочно выехали, под утро добрались, через мост ОМОН нас пропустил, люди встретили с радостью, мы подключились к переговорам, провели с ними пару дней, как-то ситуация поуспокоилась.

Галым тогда переживал за свой казахский, да и Мурат (поначалу) чуть-чуть тоже. Но народ слушал очень внимательно и – одобрительно.

Был еще марш-бросок на Жанатас – положение в городе было ужасное, люди объявили голодовку, тоже нас позвали. Дело было зимой, смеркалось, перед Кентау на посту ГАИ нас остановили, инспектор взял права, тянул время, тогда Галым сказал: «На обратном пути сам отдашь», и мы поехали. Проезжаем кольцо, там еще один гаишник, категорически нас не пускает, говорит, буран надвигается. Мы просим – под нашу ответственность, рвем дальше, а буран действительно надвинулся. Асфальт где-то зеркально вылизан ветром, но все чаще и выше дорогу перерезают снежные переметы, джип их пробивает с разгона, но все труднее. Бензина мало, и мы понимаем, что назад уже не вернуться, а пробьемся ли вперед – большой вопрос.

Однако пробились, въезжаем в город, он пустой и темный, во дворе нескольких многоэтажек, две юрты, в них голодающие при свечах, вокруг – много народа. Середина ночи, но нас ждут. Утром еще встречи, разговоры с жителями, активистами. И вроде удалось разрулить ситуацию.

На обратном пути гаишник ждал с правами – вернул со всем почтением.

В мае 97-го правительство неосторожно подняло коммунальные тарифы – почти в два раза. Мадел Исмаилов призвал выйти на Старую площадь, но сработало не это, а новые платежки – как раз накануне весь город их получил, и люди возмутились. Неожиданно для всех собралось тысяч семь-восемь, и народ все прибывал. Мадел не растерялся, начал выступать, а потом вдруг призвал пойти к акимату. Толпа, временно запрудив проспект Абылай хана, перетекла вниз, охватила кольцом тогдашний горакимат, люди скандировали «Воры! Воры!». На крыльцо вышел сначала прокурор, потом — сам аким Кулмаханов, растерянный, и они вдвоем с Маделом, в один мегафон, по очереди взывали к собравшимся, каждый – свое.

Ту встряску власти не забыли, тарифы с тех пор поднимают постепенно, Мадела же сразу арестовали, по уголовным статьям – беспорядки и сопротивление власти, светил конкретный срок. Галым предложил нам троим выступить общественными защитниками, и – получилось. Сначала мы добились освобождения Мадела под залог (1200 долларов, внес Абильсиитов), а потом и условного приговора. Удачный исход отпраздновали вместе с лидерами «Рабочего движения», нас это сблизило.

(Мадела посадили через год, уже по другому делу, и это – другая история.)

Второй наш дебют в качестве общественных защитников также оказался успешным. В Таразе был суд над жанатасцами, перекрывшими железную дорогу. И в чем власти не ошиблись, так это в выявлении зачинщиков – все пятеро арестованных оказались действительно крепкими ребятами, лидерами. На суде они сидели в наручниках, конвой с автоматами, а приговор вышел условным, их освободили прямо в зале, и народ, вместе с нами, на руках вынес их на улицу. Тоже был всплеск энтузиазма.

Суд был долгим, почти все на казахском, мы жили прямо с группой поддержки, они нас поили-кормили, охраняли, мы чувствовали свою необходимость и значимость.

Еще вспоминается, как мы написали официальные письма другому алма-атинскому акиму Виктору Храпунову, генпрокурору и министру внутренних дел – что не просим разрешения, на основании Конституции, на проведение митинга на Старой площади, а уведомляем для обеспечения порядка. Провели, обошлось без эксцессов, в тот же день Галым улетел по своим делам из Алма-Аты, а мы с женой выехали в Бишкек, на международную конференцию по демократии под эгидой Акаева.

Легли спать в гостинице, я только задремал, проснулся от грохота, вижу на фоне света из коридора падающую дверь и три вбегающие черные фигуры, в руках что-то короткое. То ли они меня сбросили с кровати, то ли я сам слетел, на полу отбивался, мало что соображая, слышал только непрерывный крик Натальи – их он, видимо, тоже напугал. До сих пор не знаю, какая у них была задача, но получил только звонкий удар по голове, глаза залило теплым, и все стихло. Они убежали. Мы вызвали милицию, «скорую», кость оказалась не пробита, все обошлось, даже на конференцию явился – в повязке. Приходили местные следователи – типа возбуждать уголовное дело, заехал наш посол в Киргизии Шаханов, сказал слова поддержки, несколько смущаясь, потом примчался Мурат, еще друзья из Алма-Аты.

Возвращаемся домой, во дворе уже дежурят сразу полковник с подполковником – пожалуйте немедленно в суд, за несанкционированный митинг. Поехали, почти за полночь. Судья на месте, я ему невежливо сказал, что он лишь исполнитель, но наказание вышло мягким – всего лишь предупреждение (повязка помогла?).

А через сколько-то дней прилетел Галым, и его сразу с трапа тоже повезли в суд, потом под арест, он объявил голодовку, и мы с Муратом – тоже, требование – освободить Абильсиитова.

В помещении общественного движения «Поколение» было две комнаты (как и сейчас), его лидер Ирина Алексеевна Савостина выделила нам меньшую, поставили две раскладушки. К нам непрерывно шли люди, в том числе много известных. Кто-то первый сообразил писать слова поддержки прямо на стене, и она в течение нескольких дней от пола до потолка заполнилась разными подписями. Галыма выпустили, он явился к нам, и мы, сидя на полу, сфотографировались на фоне этой стены. Потом из этого получился хороший избирательный плакат, жалко, я не сохранил.

Когда Мурат пошел работать к Заманбеку Нуркадилову, мы с Галымом были где-то в поездке, узнали из газет. Возвращаемся, садимся у него дома, Галым начинает выговаривать Мурату, а обычно тихий Ауэзов тоже начинает заводиться. Тогда Галым говорит: «Стоп, Мурат Мухтарович! Я вижу, ты готов с нами поссориться и через обиду получить оправдание своему поступку. Так вот, имей в виду, что такой возможности мы тебе не дадим. Нравится нам твоя новая должность или нет, но теперь это наше совместное решение, давай вместе думать, что в этом хорошего, и что будем говорить людям». Стали вместе думать – появились аргументы, провели втроем пресс-конференцию – прямо в акимате, Нуркадилов разрешил. Говорили убедительно, убедили, себя, во всяком случае.

Однажды в дороге водитель «Азамата», среди прочего, рассказал, как после окончания МГУ его звал к себе первым секретарем комсомола тогдашний секретарь Целиноградского крайкома Кручина. Но он выбрал физическую линию, пошел в Институт атомной энергии к Велихову. Иначе, добавлял с усмешкой, еще не известно, кто бы сейчас у вас был президентом РК.

При всей критике режима личной власти мы понимали – конфронтация бессмысленна, надо искать пути поэтапной демократизации. И к осени 1998 года, когда явно уже запахло выборами, я связался с Маратом Тажиным, он прилетел в Алма-Ату, мы с ним встретились в немецкой пивной и уже на второй кружке выяснили, что думаем одинаково. Поэтому сразу поехали, забрали Ауэзова и Галыма и уже в другом заведении довели разговор до конца, включая предложение Марата Мухамбетказиевича организовать нам встречу с президентом.

В Астану полетели мы с Галымом (Мурат был чем-то занят), говорили вчетвером — Назарбаев, Тажин и мы. Президент признал необходимость конструктивной оппозиции, согласился помочь – велел Тажину найти способ. И он нашел – Мухтара Аблязова. Тот дал денег не перерегистрацию «Азамата» в партию и поначалу проявлял неподдельный интерес, но прошли президентские перевыборы, и все наши контактеры куда-то пропали. А когда летом 1999 года была создана Гражданская партия «Азаттык», стало ясно – решили обходится без нас.

Галым, родившийся на разъезде под Акмолой, учившийся в интернате, а потом поступивший в МГУ и превратившийся в московского ученого и организатора, самый молодой директор академического института в системе АН СССР и единственный казах к тому же, генеральный директор МНТК «Лазерные технологии», потолкавшись с нами в оппозиции, очень скоро заговорил, что дело не столько в режиме, сколько в самих… казахах. С которыми он, со всей своей физико-математической основательностью, и поставил себе научную задачу разобраться.

И вы знаете – разобрался, в течение последних лет семи-пяти. Я, во всяком случае, с удовольствием и интересом выслушивал его лекции – откуда какая часть будущего казахского народа появилась, как было до Чингисхана, при нем и после, откуда само слово «казах» и откуда жузы.

Впрочем, об этом пусть он сам и рассказывает.

Мне же осталось добавить, что Галым Абильсиитович на две недели старше Нурсултана Абишевича. Семьдесят пять лет ему исполнилось 23 июня нынешнего года.