Мы не Шарли, Шарли не мы

Подробности

7782

15.01.2015

Петр СВОИК, экономист, кандидат технических наук

У нас, евразийцев, то, что произошло во Франции, невозможно в принципе

В наш интернет - век событием является только то , что попадает в СМИ . Если же пущенная средствами массовой информации волна находит свое отражение в политических верхах , а оттуда опять транслируется телевидением , газетами и социальными сетями , – масштаб случившегося может быть доведен до национального или даже глобального значения . В этом смысле расстрел двумя братьями - исламистами редакции « Шарли Эбдо » вкупе с последовавшим за этим « маршем миллионов » во главе со взявшимися локоть к локтю европейскими лидерами есть событие без преувеличения эпохальное . Для Европы , во всяком случае , это момент принципиально поворотный — во многих смыслах некий аналог террористической атаке 2001 года на нью - йоркские башни - близнецы .

Несомненно, что до «Шарли» Франция была одной, а после стала уже другой, и это принципиальное изменение транслируется на весь европейский формат. Но мы, однако, о другом – о том, как этот поворотный во всей нынешней европейской цивилизации момент транслируется на нас с вами.
Так вот, главное, что хотелось бы сказать и что вынесено в заголовок, – это то, что объединивший всю потрясенную расстрелом карикатуристов Европу лозунг «Шарли – это мы» нас не касается. Вот как раз мы, евразийцы — не Шарли, а Шарли – это не мы. У нас такое невозможно в принципе, и единственный урок, который мы обязаны извлечь из этой парижской, французской и европейской человеческой и политической трагедии, – это сделать все для сохранения такой невозможности и впредь.
Для обоснования этой мысли оглянемся назад – на историю, включая религиозную, нашей евразийской цивилизации, в параллели с европейской. Начиная, разумеется, с самой ранней юности человечества, когда появление способности говорить, а значит, и мыслить с неизбежностью привело к такой объясняющей все окружающие первобытного человека природные проявления абстракции, как понятие Бога.

Само собой, что первобытных божеств было множество, и лишь с укрупнением первобытнообщинного строя, выстраиванием в нем вождистских и шаманских иерархий природные божества тоже как-то структурировались, среди них выделялись главные, остальные распределялись по направлениям человеческой деятельности, курируя кто войну, кто торговлю, кто земледелие или искусство.
В известной нам Истории наибольшего расцвета это достигло в греко-римской античной цивилизации, и пантеон богов Древнего Рима олицетворял уже не столько природные стихии, сколько земные специализации, все равно это было язычество – единение человека с окружающим его миром, лишенным морали, совести и прочей выдуманной этики.
Природа, конечно, прекрасна, но настолько же ужасна, щедра и добра, насколько скупа и жестока. Благородство или, скажем, коварство – это человеческие выдумки, природе вовсе не ведомые.
Соответственно, любая языческая религия, включая доведенные до потрясающей красоты египетскую, например, или греко-латинскую божественные мифологии, транслирует на человечество вполне природные порядки. Жизнь человека ценится примерно так же, как скота или дикого зверя: полезных для войны или работы надо сохранять и оберегать, ненужных или вредных – уничтожать.
Мы не знаем, как и от кого произошел человек, но в нем заложен хищнический инстинкт. А потому война – самое достойное и полезное занятие для любого приличного язычника.
Но вот Цезарь в Европе и Аттила в Евразии достигли пределов военной экспансии: почти все пространства и племена, куда могли дойти пешие легионы или доскакать степная конница, оказались под властью завоевательных языческих империй. Человечество начало втягиваться в феодализм – уже не только военное, но и хозяйственное освоение покоренных территорий и формирование из разноязыких народов первых наций. В чем Европа, гораздо более благоприятная для жизни и много более густонаселенная, оказалась в лидерах.
Для такого цивилизационного феодального этапа потребовалась и новая религия, опять-таки транслирующая в небесные выси возникавшие на земле сословно-монархические порядки. Благо древние евреи со времен еще египетского (вавилонского) пленения создали религию искусственного монотеизма, где Бог не олицетворяет какую-то из природных сил, а как Создатель возвышается над всем мирозданием. Отсюда пошла и отсутствующая в природе человеческая мораль: не укради, не убий, не возжелай, возлюби ближнего своего…
Христос, иудей по рождению и по религии, приняв мученическую казнь, совершил великий демократический переход иудейства в христианство. Если религия евреев распространялась только на них самих, делая их единственным «богоизбранным» народом и отделяя всех прочих гоев от распространения на них моральных заповедей, то Иисус сделал христианскую мораль общедоступной. Нет более ни иудея, ни римляна, ни грека, ни скифа…
Нет нужды всю жизнь соблюдать сложнейшие иудейские предписания и запреты. Достаточно окунуться в воду и осенить себя крестом – и ты христианин.
И вторую революционную выдумку внес Христос: идею загробной жизни. У иудеев нет ни рая, ни ада, соблюдать заповеди и не грешить следует для успеха в земной жизни. Да, есть вера в Страшный суд, когда явится Мессия, вострубят ангелы, подымая мертвых на последнюю битву между Добром и Злом, но немедленного перемещения после жизни в райские сады или огненное чистилище нет.
И вот эти две новации, размыкающие замкнутый на себя иудаизм — интернационализм и идея загробной жизни, — сделали христианство общечеловеческой, свежей и непобедимой религией. Римляне, отлавливая первых христиан, заставляли их отречься под страхом самого ужасного для язычника – физической смерти. А тем то и надобно: принять мученическую кончину для скорейшего и гарантированного перемещения в сады небесные!
И вот так, помучившись с неистребимым распространением христианской ереси, сами же римские цезари решили обратить ее себе на пользу. Император Константин первым узаконил и приватизировал христианство, хотя и поздно – Рим, погрязший в языческих удовольствиях и разврате, необратимо распадался под набегами варварских языческих племен Европы.
И тогда Константин совершает величайший поворот в истории Европы – уходит на Восток, основывая новую столицу рядом с рыбацкой деревушкой Византией. Оставленный же без имперского покровительства Рим стал легкой добычей варварских королей, которые, однако, сами стали добычей уже папского римского престола. Папская церковь, обратив в христианство племенных вождей языческих народов Европы, на много веков вперед стала властвовать в ней уже не мягкими проповедями, а каленым железом Инквизиции. Не просто иные верования, но и малейшая интерпретация догматов Святой церкви каралась кострами и виселицами.
Византийские же императоры, подчинившие себе христианство, правили относительно мягко: религиозное разнообразие вполне допускалось.
И та же относительная религиозная терпимость была перенята и младшим братом иудейско-христианской монотеистической доктрины – исламом. Да, возникшее спустя шесть столетий на той же палестинской окраине бывшей Римской империи, что и христианство, учение Пророка охватило огромные пространства и народы не столько силой слова, сколько оружия. Однако до свойственной папской церкви абсолютной религиозной ортодоксальности и нетерпимости дело не доходило. Если ты иудей или христианин – плати повышенный налог и живи себе под защитой знамени Пророка.
На своей же агрессивно ортодоксальной нетерпимости римская церковь, в конце концов, и сломала себе зубы. Вначале религиозная экспансия пошла вовне – через объявляемые очередным Папой крестовые походы на мусульман для «освобождения святых земель и Гроба Господня». К расцвету же Средневековья Церковь взялась за собственных подданных, безжалостно выявляя и истребляя разного рода ведьм, колдунов и еретиков. В ответ — религиозная Реформация и братоубийственная Тридцатилетняя война, охватившая почти всю Европу и истребившая чуть не половину населения.
В итоге Европа получила мирно сожительствующих протестантов и католиков, а вкупе – радикальное отстранение церковных служителей от вмешательства в дела земные. Ныне Папа – тихий благообразный старец, проповедующий исключительно бесспорные духовные ценности и лишь изредка и крайне аккуратно высказывающийся по вопросам мирским. Протестантизм же – это вообще религия лишь по форме, а по содержанию – деловая этика. Весьма, кстати, сходная с иудейской.
И именно вот это «расцерковление» Европы на исходе Средневековья, раскрепостив творческий дух и стяжательский инстинкт человека, породило ткацкий станок и паровую машину, а за ними – всю ту индустриальную капиталистическую (и ростовщическую) революцию, которая уже три последних столетия делает Европу с США безальтернативными мировыми лидерами в производстве материальных благ. А вслед за неоспоримым производственно-технологическим и научно-техническим лидерством идет и глобальная претензия на универсальность и бесспорность гражданских и культурных западных ценностей.
Хотя, например, вытекающая из концепта европейской толерантности идея однополых браков, как противоречащая сразу и биологической природе человека, и всем классическим религиям, не универсальна и не может стать общечеловеческой ценностью, мягко говоря.
Одним словом, Запад сейчас очень сильно запутался… в самом себе. Раньше других освободившийся от ортодоксальной средневековой религиозности и потянув за собой в мир материального достатка другие страны, народы и культуры, он сам оказался в тенетах современной религии — Денег, Потребления и Плоти. И добро бы только сам европейский человек – потребительская машина, нуждаясь во все большем привлечении природных и человеческих ресурсов со стороны, втянула в себя опасно много не перевариваемого ею материала.
Чего греха таить: Европа с античных времен исторически развивалась за счет колонизации. Включая и самую большую ее колонию – Северо-Американские Штаты, взявшие под опеку «старушку» после катастрофы Второй мировой войны. И нынешняя однополярная глобализация выстроена по колониальной модели, в которой государствам бывшего СССР, в частности, досталась роль сырьевых, товарных и монетарных провинций.
С одной стороны, частью европейско-американской экономической и финансовой системы стал постсоветский правящий класс, наши отечественные компрадоры и олигархи.
С другой стороны, Евросоюз только после «Шарли» начинает осознавать, что на самом деле означает тот «мультикультурализм», который еще недавно казался неопасным, допустимым и даже желанным. Ислам, во многом как раз благодаря своей большей терпимости и толерантности, дожил до наших дней почти в первозданном виде – как концепция выстраивания не только человеческого, семейного и общинного, но и государственного бытования на религиозной основе. И вот такого устройства не только своей личной жизни, но и всего окружающего мира истинно правоверный обязан добиваться, вообще-то говоря, всеми доступными ему способами. Если страна обитания дает ему для этого демократические механизмы – он обязан голосовать за братьев-мусульман в расчете, что они переведут ту же юриспруденцию на законы Шариата. И заставят женщин одеваться подобающим образом.

Не будем забывать, что ислам как способ государственного устройства ушел в Историю совсем недавно – Оттоманская империя распалась только в начале прошлого века. Причем страны и народы, ее составляющие, борясь против турецкого владычества, от своей религии отказываться не собирались. Не получивший собственной, аналогичной христианской, реформации, ислам так и остался политической религией. Европейская колонизация бывших частей Оттоманской империи в первой половине XX века, а затем национально-освободительные революции в Северной Африке и на Ближнем Востоке, устраиваемые молодыми офицерами — племенными вождями или их выдвиженцами, перевели весь регион в как бы не исламский политический формат, но с оставлением народной религиозной начинки в неприкосновенности. А после того, как коррумпированные семейно-клановые диктатуры стали падать одна за другой, при активном пособничестве стран НАТО, на арену уже XXI века, прямо из средневековья, вышел народный политический ислам. Сильный еще и отсутствием выраженных политических вождей. Усамы бен Ладена уже нет, а вот «Исламское государство Ирака и Леванта» – появилось, и что с этим делать?
Новый Папа – вашингтонский, распространяющий по всему миру единственно истинную веру – уже не христианскую, а ростовщическую, объявил против терроризма-экстремизма крестовый поход XXI века. Евродолларовые крестоносцы опять освобождают «святые земли» уже не на бронированных лошадях, а с помощью самолетов и беспилотников. В ответ бойцы ИГИЛ отрезают головы захваченным американцам и европейцам в прямом телевизионном эфире. Но главный шок после «Шарли» Европа испытала, увидев джихад уже в собственном доме, – с этим-то что ей делать?
А если через выборы не получается?
Римские матроны, говорят, ходили перед рабами голыми и предавались оргиям, не обращая на них внимания: рабы – не люди. А как понять карикатуры на Пророка в стране, которая охотно присваивает гражданство истинно верующим в него? Ну да, журналисты «Шарли Эбдо» имели законное право на свободу выражения и тиражирования собственного мнения, но разве не европейская гуманистическая мысль сформулировала максиму, что свобода каждого заканчивается там, где начинаются права другого?
Какой сигнал несли эти карикатуры от граждан Франции не мусульман гражданам-мусульманам? Если это не сознательная провокация, тогда добросовестное такое, дремучее… недомыслие.
Но, повторим, столкновение давно пережившей собственное средневековье Европы с неосторожно впущенным в себя средневековым исламом – это ее проблемы.
А почему у нас – не так?
Потому что наш среднеазиатский ислам – он изначально светский.
Так, арабы, принесшие его в среднеазиатские оазисы еще во времена правоверных калифов, оставили исламскую религиозность, культуру и обычаи, но – исключительно в пользование местным правителям и их народам. Тот же хорезмшах Мухаммед, погубленный Чингисханом, конкурировал с Багдадом за звание повелителя всех правоверных на военной, торговой, но не на религиозной основе. Поскольку к потомкам Пророка он не имел никакого отношения.
Чингисхан – тот был незамутненным язычником, грабил мусульманские мечети и убивал или уводил в плен служителей ровно так же, как и всех остальных. Да, монгольские ханы очень быстро поняли пользу ислама и поставили его себе на службу, но не выше себя, а – под собой.
Никогда ни один религиозный деятель в наших евразийских краях не вставал вровень со светскими властителями и не пытался реально перехватить власть. Тот же Ходжа Ахмет Ясави – Амир Тимур воздвиг ему ставший одной из главных святынь мусульманского мира Мавзолей, не рискуя, а только укрепляя собственное величине, поскольку праведник был не полководцем или администратором, а святым затворником.
Так и с православием.
Устроивший крещение Руси святой киевский князь Владимир, по легенде перед этим пославший разведчиков в Рим, Багдад и Константинополь, выбрал византийский вариант именно потому, что василевсы повелевали церковью, а не она ими. Римский вариант в этом смысле не годился напрочь, а с исламом тоже могла выйти неувязка – потомками Пророка рюриковичи быть не могли никак. Так что знаменитое «веселие на Руси есть питие», якобы отвернувшее князя от ислама, было лишь дополнительным PR-ходом.
Вот так оно и дошло до наших дней: в разнообразных среднеазиатских средневековых ханствах мусульманская религия учила народы правоверному поведению и объединяла покорностью общему правителю точно так же, как православные патриархи и священники служили московским князьям, а затем царям.
Кстати сказать, Белый царь, поощрявший приобщение кочевников именно к исламской культуре и письменности с помощью посылаемых в Степь башкирских и татарских мулл, тоже внес свой вклад в создание нынешних религиозных раскладов.
И в советские времена христианское и мусульманское священничество смиренно принимало главенство светских властителей, которые и с партбилетами в карманах все равно были от Бога.
То есть обе наши родные, исторически укорененные православные и исламские конфессии давно и надежно вписаны в общий евразийский культурный и бытовой контекст, не навязывая собственных ценностей иным верующим. И уж, упаси Бог! — без претензий на власть. В этом смысле и степной ислам, и лесное православие – где-то даже исторические близнецы-братья.
Разумеется, не религиозное воспитание и мировоззрение все же ближе к современности, но надо уважать и считаться с имеющимся. И проявлять твердость, чтобы не проникала на наши просторы всякая религиозная экзотика, претендующая хоть на какое-то общественное внимание и расширение паствы. А особенно на культивацию религиозных воззрений, распространяемых на общественное и государственное устройство.
Устраивать съезды мировых религий – это пожалуйста, хотя затея бесперспективная. И для руководства по Конституции светского государства – достаточно странная. Но вот что точно было сделано зря – это религиозное обучение нашей молодежи в странах Северной Африки и Ближнего Востока, где исторически – совершенно иной ислам. Даже Турция, которую Ататюрк сделал почти светским государством, – и та до сих пор на переломе.
А у нас слишком много и других забот, чтобы отслеживать еще и поклонников халифата.
Так пусть трагедия «Шарли» послужит нам в этом общим уроком.

• < Назад
• Вперёд >