«Зачем я буду стоять на баррикадах, если могу заниматься реальными делами?»
- Подробности
- 1955
- 04.12.2023
- Илья АЗАР, специально для «Новой газеты – Казахстан»
Интервью Екатерины Дунцовой — самого народного и активного кандидата в президенты России
Президентские выборы в России должны состояться в марте 2024 года, а пока официально кампания не объявлена, ярче других кандидатов о себе заявила Екатерина Дунцова, журналистка и мать троих детей из города Ржева в Тверской области. Ее предвыборная программа проста: прекращение боевых действий, демократические реформы и освобождение политзаключенных. Сейчас у Дунцовой стремительно увеличивается аудитория телеграм-канала, она раздает интервью эмигрантским СМИ, про нее говорят Екатерина Шульман и Виктор Шендерович. В России журналисты и пропагандисты ее, наоборот, игнорируют. Вместо них с Дунцовой беседовали в прокуратуре, хотя, будучи депутатом Ржевской думы, Дунцова была вполне системным политиком.
Из интервью и страниц Дунцовой в соцсетях остается непонятным, зачем вообще она выдвигается в президенты, если реальных шансов на регистрацию кандидатом нет, а ее антивоенная позиция вполне может привести к уголовному преследованию.
В интервью Илье Азару Дунцова рассказала, что ее личный мотив баллотироваться — «поверить, что в России возможны выборы, и почувствовать себя опять свободной». Ради этого она готова стать «иноагентом» и оказаться в СИЗО: она уже узнавала, как в заключении красить волосы.
— Вас вообще удивил такой интерес к вашему выдвижению? В телеграм-канале мощный рост подписчиков, там огромное количество комментариев, вы раздали кучу интервью. Или вы думали, что так и будет?
— Удивление [есть] даже не в плане того, что много интервью и большое количество подписавшихся, а из-за того, что внимание ко мне на 99% [проявляется] со стороны либо иностранных СМИ, либо тех, которые вынуждены были покинуть Россию. Только двум или трем изданиям в России я что-то сказала.
Что касается канала, то просто им занимается Ateo (авторы телеграм-канала. — Прим. авт.), который умеет это делать. До 50 тысяч подписчиков он дошел каким-то своим чудесным образом, а уже дальше пришло понимание, что людям действительно зашла та повестка, которую я транслирую, что это для них объединительный момент и возможность говорить свободно.
Поэтому первое время в канале был немножко сумбур, но потом там включили чат-боты, и он [Telegram] начал [некоторых] блокировать. Мы ищем варианты, как с людьми взаимодействовать, чтобы они не обижались. Очень не хочется, чтобы кто-нибудь обижался за то, что с ним произошло что-то нехорошее в канале.
— Я не припомню такого хайпа вокруг какого-либо малоизвестного кандидата на предыдущих президентских выборах. В 2018 году я даже начинал делать серию интервью с людьми, которые заявили о своем желании выдвинуться в президенты, — например, с Антоном Баковым или Алиной Витухновской, — но их мало кто читал, и меня в редакции попросили прекратить. Интерес связан с вашей личностью или с тем, что российский народ соскучился по политике? Или это происходящее в стране последние два года так на всех влияет?
— Да, это, наверное, уникальный случай в истории, когда [так выстрелил] откровенный ноунейм на федеральном уровне. Это в моем городе Ржеве меня, конечно, знают практически все.
Такой эффект мы, наверное, не ожидали получить, хотя желание было, естественно. Ведь зачем всё это делать, если не будет внимания от людей? С другой стороны, это, наверное, для действующей власти звоночек, что есть люди, которые хотят, чтобы на их проблемы обратили внимание.
Я сама думала, почему так происходит. И вот один журналист на днях мне сказал, что последний год находится в текущей повестке, постоянно снимает репортажи, говорит про СВО и связанные с ней проблемы, поэтому настолько выгорел, что перестал вообще радоваться и испытывать какие-то эмоции. Он сказал: «Как будто моя жизнь замерла, ничего интересного не происходит, не хочется ни смеяться, ни плакать. А когда я познакомился с тобой, то как будто эти эмоции вернулись. Я с тобой поговорил и теперь за тебя переживаю». То есть вот так он вовлекся.
Я думаю, что дело в том, что я не придумываю себя, не стараюсь быть кем-то, кем я не являюсь, я честно отвечаю на вопросы — естественно, в рамках закона, который меня очень сильно ограничивает по некоторым темам.
Людям, наверное, больше заходит, когда человек говорит про себя искренне, про свои недостатки, делает это где-то неуверенно, не скрывая свой страх. Когда это обычный человек, который живет их же жизнью. Им это близко.
— Но есть узкое место в вашем, как вы говорите, искреннем подходе. Все ваши ответы на вопросы о том, зачем вы выдвигаетесь в президенты, мне кажутся неубедительными. Вы, например, говорите, что людям нужна надежда в ситуации, когда кто-то из потенциальных кандидатов сел в тюрьму, а кто-то уехал, поэтому выдвигаться некому, но мне кажется, это не ответ, потому что всё равно в России остались люди, более известные и имеющие больше шансов на хороший результат. Зачем вы тогда баллотируетесь?
— Я фаталист. Я верю, что судьба имеет влияние, и всё, что происходит, так или иначе должно было произойти. Я не готова сказать, что всю жизнь мечтала стать кандидатом в президенты. Тем более очень многие мне говорят, что сейчас как раз не время это делать, и нужно было подождать еще хотя бы шесть лет.
Но просто так сложились обстоятельства в данный момент. Где-то в разных разговорах эта тема постепенно нарастала, нарастала, и в какой-то момент мы встретились на просторе интернета с ребятами из «Нашего штаба» (проект правозащитницы Анастасии Бураково,й поддерживающий демократических кандидатов с антивоенной позицией на выборах президента России в 2024 году. — Прим. авт.), поскольку некоторых из них я знаю лично, и это движение пошло — потом уже даже вне моего контроля.
Как вы сами сказали, огромный прирост аудитории, которая считает востребованным именно такого кандидата и те заявления, которые этот кандидат делает, убедил меня, что сейчас происходит то, что должно происходить.
— Но мы же понимаем, что вас на 99,9% не зарегистрируют!
— Если меня не зарегистрируют, то будем какие-то юридические процедуры проходить. Будет очень грустно, люди опять будут разочарованы, поэтому мне бы этого очень не хотелось. Пусть дадут хотя бы зарегистрироваться, хотя понятно, что с подписями тоже будет много сложностей.
— О том и речь. Получается, что вы ложную надежду людям даете.
— Я как раз не хочу этого делать!
— Но так получается! Вы же говорите, что будете пробовать зарегистрироваться, будете собирать подписи. Так люди могут подумать, что есть шанс на ваше участие в выборах.
— Так есть же шанс. Почему его нет?
— (пораженно) Конечно, всегда есть место чуду в нашей жизни, но всё-таки мы же знаем, как выборы в России устроены.
— Если с такой прагматической точки зрения судить, то вообще не надо ничего делать. Надо оставаться в состоянии покоя, сохранять себя, свое ментальное здоровье и проснуться через шесть лет, когда закончится еще один [президентский] срок. Проснуться, потом опять уснуть еще на шесть лет. Можно так и всю жизнь просуществовать.
— Я же не предлагаю ничего не делать! Я и сам стараюсь что-то делать. Но совершенно не обязательно, чтобы этим делом было выдвижение в президенты. Зачем делать дело, которое не приведет к успеху? Надо же ставить перед собой реальные задачи. Вот вы на последних выборах в Ржевском муниципальном округе получили 170 голосов. Вот я на муниципальных выборах 2017 года в Москве получил 1400 голосов, но, адекватно оценивая себя и нашу российскую реальность, не стал бы никогда баллотироваться в президенты, если бы только мне не хотелось привлечь внимание к своей персоне.
— Что я должна на это ответить?
— Ну вот я нашел в одном из интервью ваши слова: «Прославиться, чтобы на меня обратили внимание? Почему нет, но это не самоцель». Это точно не самоцель?
— Да. Потому что есть идеалы какие-то, помимо того, чтобы прославиться. Ну вот я прославилась, хорошо. А дальше что происходит? Я у себя в городе уже известна так, что люди там постоянно придумывают [про меня] какие-то новые фишки, чтобы вкинуть их в трэш-фабрики (видимо, имеются в виду бот-фермы. — Прим. авт.).
Мне славы и дома достаточно, чтобы еще на федеральный уровень расширяться. У славы есть обратная сторона — ты перестаешь себя ощущать свободным человеком, потому что на тебя слишком много внимания обращают.
Для меня, наверное, важны больше личные мотивы. Мои личные мотивы — это поверить, что у нас в принципе возможны выборы, и почувствовать себя опять свободной.
— Так я вам сразу скажу, раз вы не знаете, что выборов в России нет!
— Ну хорошо, я идеалист! Что мне еще сказать?
— Вот в Москве в 2022 году были муниципальные выборы, и подавляющее большинство всех оппозиционных депутатов, которые решили переизбраться, до выборов не допустили. С выборов сняли даже меня, хотя я не выдвигался, документы не подавал и давно не нахожусь в России. Как вообще можно верить в то, что у нас возможны выборы? Это вызывает желание поверить, что вы кандидат от администрации президента, о чем говорят в украинских СМИ.
— Я же понимаю, как всё устроено. Но если сейчас я буду [всех] разубеждать в том, что я уже заявила, то получается, что я предам этим людей. Если я сама перестану верить, что меня зарегистрируют, то разочаруются и люди. А как это можно [допустить]?
Хорошо, давайте согласимся, что у нас всё плохо, что у меня ничего не получится. И я буду постоянно во всех интервью это говорить. Тогда зачем это всё?
— Сейчас, наверное, уже не стоит. Но об этом можно было подумать, наверное, до выдвижения?
— (смеется и не отвечает)
— Давайте конкретнее: как вы собираетесь 300 тысяч подписей собрать? Вы говорили, что когда вам пятитысячный штраф присудили за участие в форуме «Муниципальная Россия», то это была половина вашего месячного дохода. Олигархов, стоящих за вами, наверное, нет и не предвидится. Тогда как это сделать? Массовым народным движением (с иронией)?
— (не обращает внимания на иронию) Да. Сейчас, конечно, мы устроим фандрайзинг, потому что на собрание инициативной группы, аренду помещения и другие процедуры, нотариальные в том числе, нужны деньги. У меня сейчас нет средств в таком объеме.
— На это деньги найдутся, допустим, а потом?
— После регистрации открывается избирательный счет. Тогда, пожалуйста, донатьте, как сейчас говорят.
— Слушайте, но почему, если это так просто, никто такого не сделал даже не в 2024 году на фоне спецоперации и масштабных политических репрессий, но и в 2018 или 2012 годах, когда всё еще было в сравнении с нынешним временем либерально?
— Это может быть и непросто. Но надо же попробовать!
— Почему никто раньше даже не пробовал тогда?
— Буду первая, значит. Я люблю поднимать руку первой. Вот на заседаниях Ржевской думы, когда спрашивали: «У кого есть вопросы?», все сразу на меня оборачивались. Мол, у Кати всегда есть вопросы.
— Как-то получается, что я больше говорю, чем вы, что редко бывает в моих интервью. Вы сами сказали, что «во Ржеве большинство поддерживает нынешний курс власти», что вы кандидат от меньшинства, которое против того, что сейчас происходит. Это так?
— Конечно, мои ценности разделяет меньшинство. Но мы с командой разговаривали перед выдвижением про аудиторию. Мы решили, что основная движущая сила [моей кампании] — это всё-таки люди с ярко выраженным [оппозиционным] мнением. Нужно обращаться прежде всего к ним, потому что они готовы действовать и что-то предпринимать.
Мне сейчас пишут очень много людей с конкретными компетенциями — либо бывшие муниципальные депутаты, либо те, кто работал на избирательных кампаниях, просто активисты или люди, которые умеют монтировать ролики, придумывать лозунги, писать тексты выступлений. А еще дети рисунки присылают — это вообще классно, мне очень нравится. Конечно, прежде всего мы ориентируемся на таких людей.
Их явно не большинство — процентов пятнадцать. Дальше идут неопределившиеся, но среди них тоже есть потенциал. А есть люди с четко выраженной противоположной позицией о том, что сейчас происходит. И какой смысл с ними работать? У людей есть четкое убеждение, а у нас избирательная кампания по ресурсам не такая уж насыщенная, поэтому целесообразнее тратить силы на аудиторию, которая готова будет вовлекаться максимально.
— Если речь о 15%, то о победе вы не думаете точно, правильно я понимаю?
— Мы говорим про второй тур всё-таки. Это будет уже победа!
— А второй тур-то как случится?
— Давайте не уходить в электоральную математику. Это непредсказуемый процесс. Мы же не знали, что канал будет так быстро расти, но быстро пришло осознание, что люди свой креатив направили в правильное русло, происходит движение, которое дает надежду, что аудитория будет расширяться, как сейчас это происходит, сама собой. Если в наших изначальных планах было работать с определенной аудиторией, то сейчас происходящее само уже корректирует эти планы.
— Если говорить про аудиторию, которую вы считаете своей ядерной, то для нее ваши высказывания про СВО по понятным причинам слишком аккуратны. Ей проще включить ютуб и посмотреть на людей, которые говорят прямым текстом, что Путин — военный преступник. Зачем таким людям за вас голосовать, когда надо еще разбираться, правда ли вы против войны или, скорее, «и нашим и вашим»?
— Нашим и вашим уже не получится. Есть те же самые жены мобилизованных, которые сейчас настолько устали, что они готовы бороться. [Их надо поддержать], а условные «носочки на фронт» — это точно не моя тема.
Что касается аудитории, которая хотела бы от меня более резких высказываний, то я очень благодарна журналистам, которые бережно и с пониманием относятся к тому, что я не могу всё формулировать так же, как они. Моя задача сейчас — сберечь себя как минимум до этапа регистрации. Если я сейчас начну говорить [прямо], то меня закроют, и все скажут, что это и был мой план. Но нет, мой план — сохраниться.
— Я просто зацепился взглядом за ваш последний пост про реформу армии. Там есть фраза, что нужен «переход на полностью контрактную армию, состоящую из мотивированных профессионалов, в совершенстве владеющих современной техникой и ремеслом, нацеленных на защиту своей Родины». Мне показалось, что сейчас говорить о том, как нам сделать армию России сильнее, не слишком своевременно.
— Это больше про профессионализм, подготовку, а не про силу. Армия для чего создается? Для обороны. Когда будет понимание, что она для обороны и что она высокотехнологичная, профессиональная и качественная, то всё будет нормально.
В какой-то момент мы, наверное, вообще придем к тому, что все будут жить в мире. Хотя это опять же слишком идеальный взгляд. К сожалению, войны всегда происходят. По разным основаниям. Иногда непредсказуемым.
— Да, и все всегда называют свою атаку вынужденной или вообще называют атаку обороной. Как, например, Путин делал сейчас.
(вздыхает)
— Но всё-таки в провластных телеграм-каналах и некоторых СМИ вас называют «агентом пятой колонны». Вы и сами признаёте, что даете много интервью СМИ, которые вынуждены были уехать из России. Может быть, тогда не стоит давать эти интервью?
— Может быть, и не стоит. Но это же не основание для признания «иноагентом», если я поговорила с немецкой телекомпанией. Кто еще на кого повлиял в результате такого разговора. Я же вам рассказала, что журналист [после беседы] со мной чуть ли не перестал спать по ночам.
Нарушать законы я точно не планирую. Но да, возможно, нужно снизить количество общения с иностранными журналистами, но, как коллега, я отношусь ко всем с большим уважением, и очень не хочется кому-то отказывать. Тем более что у каждого СМИ своя аудитория, и хочется, чтобы у разных людей была возможность про меня услышать.
— Даже такие СМИ, как «Лента.ру» или «Коммерсант», которые выпускают много информации и всё-таки не 100% из нее пропаганда, про вас не дали ни одной новости. Почему вас игнорируют федеральные СМИ? Они же могли бы вас высмеивать, например. Или боятся?
— Не воспринимают серьезно? Я думаю, что мы к этой мысли подходим.
— Или им сказали, что в перспективе ваша кампания может быть каким-то серьезным движением, поэтому лучше ее игнорировать, пока есть возможность?
— Возможно, какое-то обсуждение [во властных кругах] уже было, но пока такие слухи до меня не доходили. Все говорят про эффект Тихановской: мол, домохозяйка заявила о своем намерении баллотироваться в президенты. Может, решили ничего не говорить, чтобы это не стало реальностью. Раз мы не видим, значит этого нет. При этом [меня] видит весь мир!
Но я думаю, что пожалею, когда внимание придет, потому что мы прекрасно знаем, что снимают Рен-ТВ и НТВ, в каком формате они общаются и как потом представляют интервьюируемых. Не хочется это на себе испытывать.
— Виктор Шендерович прямо назвал вас новой Тихановской. Я видел, что вы его поблагодарили. Вам это сравнение льстит?
— Я поблагодарила его прежде всего за то, что он также транслировал надежду [на мое участие в выборах] и сказал, что больше поддержит меня, а не Надеждина или каких-то других кандидатов.
Ну есть такое ассоциативное восприятие. Людям, которые про меня ничего не знают, так проще принять нового человека — это нормально для человеческой психики. Им с кем-то надо меня ассоциировать. Я не говорю, что [сравнение с Тихановской] мне льстит или что я обижаюсь.
— Те, кто сомневается в искренности ваших намерений, могут задать вопрос: почему вас, учитывая, что вы всё-таки намекаете, что относитесь к СВО негативно, до сих пор не привлекли хотя бы по административной статье? Это подозрительно!
— Еще не вечер. Думаю, что ищут [за что уцепиться].
— Сначала административка, потом уголовка. Шанс оказаться в тюрьме намного выше, чем выиграть выборы. Зачем вы идете на этот риск?
— Это осознанный шаг. Люди, которые находятся сейчас в местах лишения свободы, продолжают сопротивление, остаются людьми, и это их не сломало. Я просто вижу, что когда у нас очень многих людей «закрыли», политическое пространство превратилось в какой-то вакуум. Люди почувствовали себя брошенными. У них отобрали возможность общаться на определенные темы, видеть людей, которые им интересны, слышать, что они говорят.
— Ну есть же партия «Яблоко» в конце концов, есть Юлия Галямина.
— Так с Юлией Галяминой мы общаемся. Вообще очень много хороших людей стали «иноагентами». Я не знаю — к счастью или к сожалению. Это теперь, наоборот, признак качества. «Иноагенты» — это настоящие люди, которые любят свою страну, гордятся ей, делают для местного самоуправления, для развития в своем районе очень многое.
Вот какой из Елены Агафоновой иностранный агент? Человек, который сыр и масло делает? Ну серьезно?
— Анастасию Буракову, чей проект «Наш штаб» поддержал ваше выдвижение, тоже признали иноагентом. Это, кажется, тревожный звоночек.
— Возможно, это и звоночек, да. Значит, надо быть готовым. Еще сильнее стало осознание того, что придется мне быть «иноагентом». Я потихоньку вживаюсь, на самом деле. Я узнавала, например, как [обстоят дела] в СИЗО. Мне девочка знакомая сказала: «Да не переживай, я принесу тебе передачку обязательно». Я ответила: «Спасибо».
Думала, поскольку я блондинка, и о том, как мне красить [в неволе] волосы. Мне сказали, что там есть парикмахерские.
— Меня в истории Навального больше всего поражает до сих пор, что он решил вернуться, имея двоих детей. Я всё понимаю, но не представляю, как бы я на годы разлучился с детьми. У вас же трое?
— Да. У меня старшей исполнилось 19 лет, средней — 16 и младшей — 10.
— И что с ними будет, если вас отправят в СИЗО?
— А почему мужчинам не говорят: «У вас же дети»?
— Ну как, некоторые мужчины как раз из-за этого и уехали из России.
— У моих детей есть отец. Мы в разводе, но он же есть. Еще бабушки, дедушки, тети. Они точно не пропадут. Родители и родственники сказали: «Всё нормально будет. Не переживай».
— Я изучил ваш ржевский период, и, будучи депутатом, вы выглядели довольно системным человеком. На выборах главы Ржева вы поддержали Романа Крылова — кандидата от «Единой России»; про пресс-конференцию Игоря Рудени вы без какой-либо критики очень по-депутатски говорите: «Мне понравилось, что губернатор рассказал обо всех горячих темах»; вы участвовали в переписи населения, а оппозиционеры всё-таки пытаются избегать инициатив власти. Кажется, что вы классический независимый региональный депутат, который играет по принятым правилам игры, пытается что-то для жителей сделать, не ругая всех направо и налево и не занимаясь федеральной повесткой. Правильно будет так сказать?
— Абсолютно правильно. Когда я, будучи журналистом, стала муниципальным депутатом, то у меня произошла, если можно так сказать, «биполярка». Потому что я, с одной стороны, должна как журналист говорить прямо про те косяки, которые существуют во власти, а с другой стороны, я как депутат совершенно иначе посмотрела на это. Нет ни полномочий, ни денег, ни времени, ни специалистов, в администрации люди работают за копейки.
Понятно, что надо поддерживать людей, у которых проблемы с ЖКХ, понятно, что им должны отвечать в определенные сроки и так далее. Но когда ты понимаешь, какой кризис существует на местном уровне, появляется внутреннее ощущение, что нужно внутри этой системы постараться использовать те ресурсы, которые есть. Я же стала депутатом не для себя, а для того, чтобы людям что-то сделать полезное. А для этого мне надо внутри системы общаться с [представителями власти].
Там есть замечательные люди, которые не говорят: «Я не буду с тобой разговаривать, потому что ты в оппозиции, и ты либерал». Есть еще взаимное уважение и этика, поэтому если ты с ними разговариваешь хорошо, то нельзя потом в прессе заявить: «Кстати, этот человек нехороший, потому что благодаря тому, что он в свое время не сделал закупку, дети в такой-то школе сидят без учебников».
Я условный пример привела — у нас такого не было, чтобы мне приходилось выбирать [говорить или не говорить]. К счастью для меня.
Раньше я как журналист сначала бы сделала репортаж, а потом сказала: «Ну-ка, посмотрите — здесь всё плохо. Как вы будете решать [проблемы]?» А когда я стала депутатом, то сначала приходила [к чиновникам] и говорила: «У нас проблема, как мы будем ее решать?» Мне в ответ называли сроки решения, и если я считала, что они разумные, то говорила: «Окей, ладно, я оставляю на контроле». Если же считала, что нет, то шла и делала сюжет.
Это нормально. Иначе не будет результата. Зачем я буду стоять на баррикадах, кричать, что все козлы, если я могу заниматься реальными делами? Мне это важнее.
— Я так понял, у вашего телеканала «РиТ» были муниципальные контракты с администрацией?
— На информирование, да, были. Нас не ограничивало это в работе. Мне даже несколько раз звонили и говорили, что в их понимании что-то не так сделано: «Мы же работаем вместе. Почему у вас такая-то информация появилась?» Я отвечала: «Что вы сейчас спросили? Почему такая информация появилась? Потому что мы про нее должны рассказать». Это же не моя проблема, что они воспринимают, что если есть контракт, то мы не должны говорить на какие-то темы.
— Но вы вообще системный оппозиционер или несистемный?
— Я сейчас вообще не в системе. А в целом, раз мы начали говорить про форум «Муниципальная Россия», то, когда на него силовики зашли, Ройзман как раз говорил о том, что в политике нельзя сжигать мосты, что так или иначе приходится работать с теми, с кем мы выросли в одном дворе, но кто стали единороссами, работниками администрации или министерств. Меня больше эта позиция по жизни устраивает.
— А если вы вдруг станете президентом, вы проведете люстрацию, отправите под суд высших чиновников?
— Всех посадить — это точно не мой вариант, слишком кровожадный. Я иду на выборы со словами про добро и про мир, и потом такая: «Всех посажу». Как-то это нелогично, мне кажется. На местном уровне точно будут точечные решения, потому что там и так не хватает людей. Тем, кто приходит работать в администрацию, уже надо сказать большое спасибо за то, что они есть.
Это очень сложная, в том числе психологически, работа, когда ты каждый день встречаешься с негативом. Одно дело работать в министерстве, когда у тебя один день для созвона, а в остальное время ты занимаешься бумагами.
Но есть отдельные случаи, которые нужно рассматривать с точки зрения уголовного преследования. Если поголовно всех уволить в один момент, то кто работать будет? Это неправильно.
— Ваше главное предвыборное обещание — освободить всех политзаключенных. Но если вы хотите их освобождать, значит, считаете, что их посадили несправедливо. А если их посадили несправедливо, значит, кто-то должен за это ответить. Кого-то надо за это судить?
— Если я выступаю за верховенство права, а потом прихожу и говорю, что этих судей надо посадить, а потом опять говорю про независимый суд, то такая позиция будет неоднозначной.
— Посадить и отдать под суд — это разные вещи. Отдать под суд — это нормально.
— Да, я согласна, что, конечно, нужно конкретизировать. Если дадите мне такое задание для предстоящих постов [в телеграме], то я конкретно обдумаю вопрос, что делать именно с теми, кто ответственен за принятие решений в отношении политзаключенных. Пока сформировавшегося мнения, честно скажу, у меня нет.
— У меня на самом деле есть идея, почему вы выдвинулись в президенты. Я узнал в интернете, что вы один из тренеров в Академии женского лидерства. То есть сейчас вы на собственном примере показываете нынешним или будущим ученицам, как женщина-лидер должна действовать, чего она может добиться. Нет?
— Отчасти да. А почему нет? Это не главное основание для выдвижения, но в том числе это пример для женщин, ведь именно в представительных органах власти они мало представлены. В министерствах, конечно, очень много женщин, и на них возлагаются в том числе очень ответственные задачи.
— Вот и у Юлии Галяминой я нашел цитату, где она говорит: «Есть какая-нибудь молодая мама. Она сидит с детьми, никогда не занималась политикой, не интересовалась. Можно объяснить ей: у тебя есть такая возможность, ты можешь взять ответственность за свою страну, за будущее, перед самой собой, своими детьми. Это переход из точки безответственности в точку ответственности. Именно эту точку мы называем лидерством».
— Я ей покажу тогда эту фразу, чтобы она перестала меня критиковать (смеется). Просто она переживает и поэтому критикует.
— Вы почти ничего не рассказываете про свою команду. Ее нет или вы ее скрываете?
— Я говорила про «Наш штаб», но это не только они. У меня есть несколько людей, с которыми я постоянно на созвонах. Эти люди живут в России. Просто они работают в такой сфере, что им тогда нужно идти в отпуск либо вообще уволиться. Поэтому называть их фамилии сейчас я не хочу.
Когда меня сейчас спрашивают, кто из Ржева может про вас что-то сказать, я прошу никого не подставлять, потому что некоторые уже здороваться боятся со мной, а то вдруг им что-нибудь прилетит.
