Убить своих. 20 лет «Норд-Осту»

• 

Подробности

1398

29.10.2022

Иван ЖИЛИН «Новая газета»

Как это было, и почему взгляды бывших заложников и государства на теракт сильно разнятся

Москва. 23 октября 2002 года. 21.05. К театральному центру на Дубровке подъезжают три микроавтобуса с вооруженными людьми. В это время в театре идет мюзикл «Норд-Ост» по роману Каверина «Два капитана», внутри 916 зрителей и работников.

Обезоружив пятерых охранников, располагавших лишь электрошокерами и газовыми пистолетами, террористы врываются в зрительный зал, часть из них идет по подсобным помещениям, выгоняя оттуда артистов и других сотрудников театра.

Боевиков, по разным данным, то ли 40, то ли 52 (следствие до сих пор не смогло убедительно ответить на этот вопрос).

Они не выдвигают никаких требований и просто начинают минировать зал. Лишь нескольким заложникам разрешают позвонить родным, чтобы сообщить: если силовики откроют огонь, то за каждого убитого соратника террористы расстреляют 10 человек.

Свое главное требование они озвучат лишь спустя три с половиной часа после захвата здания: прекратить идущую уже третий год вторую чеченскую войну и вывести российские войска.

Подготовка

По версии ФСБ, теракт на Дубровке готовился с лета 2002 года штабом президента Ичкерии Аслана Масхадова. Командиром боевиков был назначен Руслан Эльмурзаев, начальник службы безопасности московского «Прима-банка». Впоследствии этот человек представлялся переговорщикам Абубакаром.

Оружие в Москву отправили в грузовике, перевозившем яблоки, но по пути автомобиль сломался, и груз (18 автоматов Калашникова, 20 пистолетов Макарова и Стечкина, несколько сотен килограммов пластита, более 100 гранат) пришлось переложить в багажники нескольких «Жигулей». Оружие и взрывчатку доставили в деревню Черное под Балашихой, в дом уроженца Чечни Хампаша Собралиева.

Следом Эльмурзаев занялся покупкой автотранспорта, на котором боевики должны были прибыть на место теракта: взяв в «Прима-банке» $40 000 в кредит, он приобрел микроавтобусы Ford Transit и Volkswagen Caravelle. Другие члены банды приобрели два автомобиля ВАЗ и арендовали гараж в Огородном проезде, где также был организован склад оружия.

Большинство участников теракта прибыло в Москву уже в октябре. Добирались отдельными группами: кто самолетом из Ингушетии, кто поездом, кто автобусом. Для них по поддельным паспортам было арендовано пять квартир.

Первоначально произвести захват заложников планировалось 7 ноября — в День согласия и примирения.

Рассматривались три потенциальные локации:

• Московский дворец молодежи,
• Театральный центр на Дубровке
• Московский государственный театр эстрады.

Одна из участниц нападения, Есира Виталиева, обошла их, чтобы разведать, как устроена система охраны, внутренние помещения и подъезды к зданиям, после чего было решено, что атаковать нужно именно центр на Дубровке, имеющий большой зрительный зал и малое количество прочих помещений.

Перед этим, правда, было решено провести предварительную акцию устрашения: взорвать два автомобиля ВАЗ и «Таврию», приобретенные подельником террористов Ахъядом Межиевым, у концертного зала имени Чайковского, рядом с Госдумой и у McDonald’s на улице Покрышкина. Взрывы должны были произойти 17 октября, но в итоге два автомобиля так и не взорвались, а детонация у McDonald’s все же произошла, но не в запланированное боевиками время: в 13.10 вместо часа пик — 19.00. Погиб один человек — 17-летний студент Сергей Гришин.

Дни плена

Через час после захвата заложников здание театрального центра оцепляют сотрудники милиции, ОМОНа и СОБРа. К этому времени нескольким людям, сумевшим в момент вторжения боевиков запереться в подсобных помещениях, удается покинуть здание через окна и запасные выходы. Сами боевики заявляют, что отпустят иностранных граждан (около 75 человек), потому что «не имеют к ним претензий».

Первым добровольцем, решившим обменять себя на кого-либо из заложников, становится 35-летний подполковник юстиции Константин Васильев. В военной форме и со служебным удостоверением он проходит в театральный центр и вступает в переговоры с боевиками, однако те не верят, что он пришел по своей инициативе, и убивают его. В полночь 24 октября они сами отпускают 15 детей, нескольких иностранных граждан и мусульман.

К 8 утра 24 октября власти сообщают, что всего с момента захвата театрального центра отпущен 41 человек.

При этом у пытающихся вести переговоры представителей российских властей (например, депутата Госдумы от Чечни Асламбека Аслаханова) добиться ничего не получается. Пришедшую в театральный центр по своей инициативе 26-летнюю москвичку Ольгу Романову убивают. Террористы сами озвучивают список тех, с кем готовы вести переговоры: это представители «Красного креста», организации «Врачи без границ», Ирина Хакамада, Григорий Явлинский, Борис Немцов и Анна Политковская.

Вот как описывала Политковская поход на переговоры к террористам:

Из материала «Цена разговоров»

«Подошвы туфель скользят по какой-то раздавленной на полу красной гадости. Осторожно всматриваюсь в этот жуткий низ, потому что очень боюсь показаться слишком любопытной, но еще сильнее боюсь встать ногой в застывшую кровь. Но, слава богу, это какая-то бывшая сладость. Может, фруктовое мороженое. Дрожь чуть отступает, раз не кровь.

Ждем минут двадцать — это послали «за старшим». Пока он все никак не идет, сверху, с балкона, то и дело свешиваются головы в масках. Одни маски — полные, закрывающие лица так, что невозможно определить черты лица. Другие — легкие, как у первого, стоявшего за стойкой.

— Это ты была в Хотунях? — спрашивают головы.

— Я.

«Головы» довольны. И эти Хотуни (село в Веденском районе), получается, как мой пропуск сюда: была — значит, можно поговорить.

— А вы откуда? — задаю вопрос тому, кто за стойкой.

— Я — из Товзени, — отвечает. — Тут много из Товзени и вообще из Веденского района.

Следует непонятное месиво творящейся трагедии: одни «маски» приходят, другие уходят — уплывающее в никуда время сжимает сердце дурацкими предчувствиями… А «старшего» все нет. Может, нас сейчас просто расстреляют?

Наконец выходит человек в камуфляже и с полностью закрытым лицом, коренастый, нехудой и с точно такой же выправкой, как у наших офицеров-спецназовцев, обращающих серьезное внимание на физподготовку. Говорит: «За мной». Ноги совсем подкашиваются, но бреду. Оказывается, это и есть «старший».

Мы оказываемся в грязной бытовке при разгромленном буфете. Сзади — кран с водой. Кто-то ходит за спиной, я поворачиваюсь; понимаю, что это выглядит нервно, но… Куда деваться? Можно подумать, у меня есть опыт общения с террористами в экстремальных условиях… Возвращает к холодному рассудку сам «старший»:

— Не смотреть назад! Со мной разговариваете, на меня и смотрите.

— Кто вы? Как вас называть? — спрашиваю, не слишком надеясь на ответ.

— Бакар. Абубакар.

<…>

Есть такое поколение современных чеченцев: Бакар — из тех, кто десять последних лет не знал ничего, кроме автомата и леса, а до этого только и окончил, что школу, и так, постепенно, жизнь в лесу для них стала единственной, какая вообще возможна. Судьба без вариантов.

— Поговорим о делах?

— Ладно.

«Сначала — о детях старшего возраста. Надо отпускать, они дети». — Об этом первым делом попросил с «ними» разговаривать Сергей Ястржембский, помощник президента России.

— Дети? Тут детей нет. Вы забираете наших на зачистках с 12 лет, мы будем держать ваших.

— Чтобы отомстить?

— Чтобы вы почувствовали, как это».

В итоге Политковской все же удается получить разрешение террористов: она с коллегой по «Новой газете» Романом Шлейновым может принести заложникам воду и соки.

Пришедшему в театральный центр Иосифу Кобзону удается вывести из здания женщину с тремя детьми. Сотрудникам «Красного креста» отдают пожилого мужчину, гражданина Великобритании. Присоединившейся к Кобзону Ирине Хакамаде террористы говорят, что готовы отпустить 50 заложников, если к ним приедет глава администрации Чечни Ахмат Кадыров, но тот на Дубровке так и не появляется.

Еще вести переговоры с боевиками пытаются сын режиссера Станислава Говорухина Сергей, зам главного редактора «Литературной газеты» Дмитрий Беловецкий, глава Торгово-промышленной палаты Евгений Примаков, бывший президент Ингушетии Руслан Аушев. Сотрудникам «Красного креста» 25 октября удается еще раз передать заложникам воду и соки, еду боевики не разрешают передавать принципиально.

В самом зрительном зале в это время — абсолютно разные настроения. Кто-то из заложников пытается договориться, чтоб его отпустили. «Один мужик, узбек, подошел к террористу и говорит: «Мы же с тобой братья, выпусти». Он на него наставил автомат и сказал: «Сядь на место, брат». Другой подошел с тем же: «Выпусти меня как мусульманина». А террорист: «Раз ты мусульманин, прочти хоть одну молитву». А тот в Москве живет, ни одной молитвы не знает, — рассказывал об этом артист оркестра мюзикла «Норд-Ост» Илья Лысак.

— Был еще один тип — шикарно одетый человек. Он им предложил деньги, а террористка сказала: «Рядом с тобой сидит женщина, и у нее нет денег. Почему ты решил, что я тебя выпущу, а ее нет?» И его не отпустили».

По словам Лысака, женщины о себе не просили, но просили отпустить детей. Многие из заложников пытались разговорить террористов, чтобы снизить градус агрессии к себе.

Из воспоминаний заложницы Светланы Губаревой:

«У женщин-чеченок была валерьянка. Они давали заложникам валерьянку. Бараев, после того как сделал объявление, прошел около нашего края (конец ряда) и сел примерно в 19-м ряду за нами, и те, кто сидел недалеко, имели возможность с ним говорить.

Естественно, первый вопрос: почему нас? Он говорил, что война в Чечне длится уже много лет, каждый день там гибнут люди, что их требования — остановить войну в Чечне. Люди стали говорить, что они сочувствуют чеченцам, что тоже против войны, на это Бараев ответил: «Но вы же не выходите на митинги с требованием остановить войну! Вы ходите в театры здесь, а нас там убивают».

Женщины стали спрашивать: «А почему нас, слабых? Почему бы вам не захватить Думу?» На это Бараев сказал, что Дума себя хорошо охраняет, но они согласны поменять на каждого депутата десять заложников, если кто-нибудь изъявит желание.

Через какое-то время после этого разговора женщина в партере поднялась и говорит: «Наше правительство не торопится нас спасать, мы должны делать это сами. Давайте звонить своим родственникам, знакомым. Пусть они выходят на Красную площадь на митинг с требованием остановить войну в Чечне!»

Бараев ответил на это: «Звоните, если хотите» — и велел своим подчиненным раздать мобильные телефоны. По мобильным люди звонили своим родственникам. Чеченцы не требовали от заложников ничего, кроме послушания».

В 21.50 террористы отпускают из театрального центра еще четырех заложников.

Ночью 26 октября у одного из мужчин в зале сдают нервы, и он бросается на находящуюся рядом с ним террористку с бутылкой в руках. Боевики пытаются убить его, но промахиваются и ранят двоих заложников.

Для них сами вызывают скорую. Один из раненых заложников погибает уже в больнице.

В 5.10 утра 26 октября освещавшие главный вход в театральный центр прожекторы одномоментно гаснут. Так становится известно, что силовикам поступила команда брать здание штурмом.

Штурм

Одновременно с выключением прожекторов в театральный центр начинают закачивать газ. Власти и тогда, в 2002 году, и впоследствии будут называть его усыпляющим, но его формула до сих пор не раскрыта.

Через 20 минут у здания раздаются три взрыва и автоматная стрельба.

«Около 5.30 все услышали взрывы и стрельбу в районе ДК. Все родственники заложников выбежали на улицу в попытке прорваться через оцепление в сторону ДК. Но попытки пресекались сотрудниками милиции с помощью дубинок, — вспоминал отец погибшей заложницы Кристины Курбатовой. — Мне достоверно известно, что до применения спецслужбами газа моя дочь была жива. Более того, когда заложники почувствовали и увидели неизвестный газ, Кристина предпринимала все возможные попытки для спасения от газа не только себя, но и других детей-заложников».

«Когда пошел газ, боевики забегали по сцене, открыли двери партера, начали суетиться <…> Когда начали стрелять, стал молиться. Одна террористка стояла очень близко от меня, я думал, что, если эта штуковина на ней взорвется, от моего лица ничего не останется. Ну а дальше мне стало все равно — наверное, действие газа, — рассказывал музыкант мюзикла Илья Лысак.

— Женщины-камикадзе стали надевать респираторы, наш гобоист Паша сказал той, которая стояла рядом: «Ты неправильно надеваешь. Вот так надо». Помог и произнес: «Вот теперь правильно».

«Я отключилась, сжимая в объятиях Ярослава. Когда начался штурм, увидев, как террористы забегали по сцене, я сказала сестре: «Прикрой Настю курткой», а сама крепко обняла Ярослава. Он был выше меня, и поэтому получилось, что это он меня накрыл», — вспоминала потерявшая сына при штурме москвичка Ирина Фадееева.

Штурм был завершен к 6.30 утра. Погибли, по официальным данным, 130 человек, а по информации организованного самими заложниками и их родственниками движения «Норд-Ост» — 174 человека.

И сразу после штурма, и в последующие годы решение прекратить переговоры с боевиками и выбрать силовой вариант вызывало массу вопросов. И вот почему.

«Заложников отравили»

Проведение штурма обществу объяснили тем, что террористы якобы отказываются от переговоров и начинают готовиться к расстрелу заложников. Однако один из генералов МВД спустя год рассказал «Новой газете», что в действительности на утро 26 октября были запланированы серьезные переговоры боевиков с представителем президента на Северном Кавказе Виктором Казанцевым.

«Мы знали, что собираются требовать террористы. Они хотели отпустить бо́льшую часть заложников в обмен на самолет для вылета в одну арабскую страну. Там они сдались бы властям, отпустив последних заложников, и устроили бы пресс-конференцию, на которой собирались выступить с антироссийскими заявлениями. <…> Было принято политическое решение в переговоры не вступать», — сказал генерал.

Позволяет ли это говорить, что спецоперация началась, чтобы не выпустить террористов из страны и не допустить антироссийских высказываний?

Кроме того, согласно данным расследования, проведенного самими заложниками и их родственниками, в результате использования газа в «Норд-Осте» погибли 125 человек, при этом поразил он в первую очередь зрителей, т.к. боевики использовали респираторы.

Террористы после запуска газа еще 20 минут отстреливались от силовиков. То есть у них были все возможности взорвать бомбы.

Еще из материалов расследования

«На запрос о составе, концентрации и продолжительности действия вещества получен ответ из Управления ФСБ по Москве о том, что была применена «спецрецептура на основе производных фентанила» (исх. № 1/1471 от 03.11.2003 г.).

Согласно классификации, приведенной в справочнике М.Д. Машковского «Лекарственные средства», фентанил относится к наркотическим анальгетикам: «…После применения нейролептика и фентанила больному вводят мышечный релаксант, интубируют трахею и проводят вентиляцию легких. При отсутствии условий для искусственной вентиляции легких использование фентанила недопустимо…»

Сама медицинская помощь заложникам была организована без единого плана действий:

• Дети в тяжелом состоянии не доставлялись ни в самую близкую больницу — ГВВ № 1, ни в специализированную токсикологическую. Десяти детям это стоило жизни, причем пяти из них медицинская помощь не оказывалась вообще.
• Эвакуация заложников из театра и их транспортировка в стационары были плохо организованы и продолжались длительное время. Вынос заложников продолжался даже после 11.00. Доставка заложников в больницы продолжалась даже после 10.00, то есть спустя более чем 4,5 часа после применения газа.
• Доставка пострадавших осуществлялась неравномерно как по времени, так и по больницам. Например, в ГКБ № 13 в течение 30 минут было доставлено 213 пострадавших.
• Площадка для оказания медицинской помощи на месте, у самого театрального центра, развернута не была.

20 декабря 2011 года Европейский суд по правам человека, рассмотрев иск заложников и их родственников против России, признал, что государство нарушило их право на жизнь. В ходе заседания представители РФ настаивали, что погибшие заложники умерли «от обострения хронических заболеваний, а газ не был причиной их смерти». Суд оценил это так:

Из решения ЕСПЧ:

«Невозможно представить, как 125 человек разного возраста и физического состояния умерли практически одновременно в одном месте из-за различных хронических заболеваний.

Также массовую смерть заложников нельзя списать на условия, в которых они провели три дня без достаточного питья, еды или из-за стресса…

Газ, примененный российскими спецслужбами во время штурма, возможно, не был использован для непосредственного умерщвления террористов и заложников. И в этом смысле газ, примененный во время штурма, можно считать «нелетальным неизбирательным средством поражения»… Но абсолютно очевидно, что примененный газ был потенциально опасным для обычных людей и потенциально фатальным для ослабленных людей…

Суд пришел к выводу, что именно газ стал основной причиной смерти большинства заложников…»