Иконы — в топку
- Подробности
- 3831
- 25.02.2016
- Петр СВОИК, экономист, кандидат технических наук
Борьба с кризисом как подрыв основ
В жизни людей и целых государств случаются критические моменты, когда ради выживания тратится все нажитое. Бывало, чтобы приготовить еду или просто согреться, на дрова пускали фамильную мебель. Но если в печку идут уже и иконы со стены – это не только физический, но и духовный перелом.
Вот последовательная цепочка событий: перевод Национального фонда из накопительного в расходный режим (Программа «Нурлы жол», ноябрь 2014), переход на «плавающий» курс тенге (август 2015), объявление масштабной приватизации госкомпаний (декабрь 2015) и, наконец, решение об использовании пенсионных накоплений на поддержку банков и экономики (февраль 2016) – это тот самый переломный момент. Поскольку это вовсе не антикризисные меры, как подает их правительство, – это кризис и есть. И поэтому борьба с кризисом, как ее понимает власть, – на самом деле неосознанный демонтаж самих основ той политико-экономико-идеологической системы, неотъемлемая часть которой – действующая власть.
Это именно так, поскольку накапливаемый «для будущих поколений» Национальный фонд, относительно стабильная национальная валюта, «государственный капитализм» в виде вертикали «Самрук-Казына» с национальными компаниями, «дочками» и «внучками» под ними и, наконец, накопительная пенсионная система – четыре основных столпа, на которых покоится вся казахстанская политико-экономическая и идеологическая модель.
Дни сотворения
Как и почему возникли эти четыре столпа, и почему именно они основные – очень важна история с конца 80-х и до кризиса 2007 – 2008 годов. Иными словами, период, когда коммунистическая номенклатура, вместе с советским народом, отреклась от презумпции неизбежности победы социализма над капитализмом и перекрестилась в рыночную веру – и до времени, когда совместно выстроенный глобальный капитализм вошел в системный кризис.
Как всегда, первичной оказалась не материя, а сознание: с отречением от собственной веры распалась ведущая и направляющая основа СССР – Коммунистическая партия. Она разошлась по швам обретших независимость от Политбюро республиканских ЦК, и по тем же швам Советский Союз оказался разделенным на государства-суверены. В них в первой половине 90-х формировались номенклатурно-корпоративные и кланово-семейные президентские режимы, а со второй половины началось активное встраивание этих государств в мировой рынок. На основе партнерства, с одной стороны, Всемирного банка и МВФ, с другой стороны – сформировавшихся в форме «президентских вертикалей» нацио-нальных элит.
Со стороны глобального капитала важно было:
а) сделать Казахстан надежно (включая «многовекторность») привязанной к внешнему рынку территорией удешевленной добычи нефти, урана, черных и цветных металлов на вывоз. Для чего требовалось полное невмешательство правительства в «свободно складывающийся» внешний платежный баланс. Для устойчивости же такого баланса необходимо было поддерживать его стандартно профицитным. То есть экспортная валютная выручка должна устойчиво превышать как любые затраты валюты на импорт в Казахстан готовых промышленных и потребительских товаров, так и легальный и нелегальный отток валютных «излишков» за рубеж. При этом товарный импорт, вслед за ростом сырьевого экспорта, тоже должен расти – для той же устойчивости баланса. Что попутно крену в экспортно ориентированные добывающие мощности обеспечивало деиндустриализацию в стране, заменяя собственное производство транспортной и торговой инфраструктурой, обслуживающей импортные поставки, – еще одна «многовекторная» привязка к внешнему рынку.
б) сделать Казахстан полным реципиентом долларового инвестирования и кредитования. Для чего необходим был отказ от суверенной кредитной и инвестиционной эмиссии, с переходом на эмиссию тенге исключительно обменного характера, осуществляемую Национальным банком как замыкающим игроком на местной валютной бирже. Для чего опять-таки требовался постоянный профицит внешнего платежного баланса, по факту которого Национальный банк, скупая «излишки» долларового предложения, эмитировал дополнительные тенге во внутреннюю экономику.
Тем самым Нацбанк из национального монетарного суверена был превращен в долларовый «обменник», неким образом «регулирующий» курс национальной валюты. А национальная валюта стала «местным долларом», отличающимся от «старшего брата» лишь дизайном купюр и плавающей вокруг него курсовой стоимостью.
Само собой, что дополнительно эмитируемые Национальным банком «обменные» тенге доставались не банкам второго уровня – как в развитых экономиках, а сырьевым экспортерам. Обеспечивая им, без всякой нужды в национальном кредитовании, сколько угодно средств для расширения деятельности. И уже от экспортеров эта эмиссионная подпитка, расходясь по экономике, стимулировала расширение импорта в Казахстан готовых товаров.
При этом стандартная долларовая избыточность внешнего платежного баланса, транслируемая Национальным банком во внутреннюю экономику, создавала избыточность (у сырьевых экспортеров, но не у производителей и у покупателей внутри страны) уже наличной и безналичной тенговой массы. Провоцируя тем самым постоянный повышенный рост цен на казахстанском рынке, в «борьбе» с которым Национальный банк по канонам МВФ поддерживал повышенную ставку рефинансирования. Что и запирало на двойной замок суверенную кредитную потенцию: где уж тут даже дорогое рефинансирование собственных банков, когда инфляцию стандартно не удается удерживать в запланированном коридоре!
В результате банки второго уровня, вынужденно прибегая к внешнему фондированию, не способны предложить даже относительно дешевые кредиты, что вытеснило их из производственного кредитования в область кредитования исключительно потребительского и торгово-спекулятивного. Тем самым закреплена еще одна привязка к внешнему рынку – через внешнее банковское фондирование, направленное на кредитование зарубежных производителей и казахстанских дистрибьютеров иностранных товаров.
Наконец, завершающая внешняя привязка – опора на иностранное инвестирование для расширения добычи сырья на вывоз. И, во вторую очередь, для импорта зарубежных инвестиций, кредитов и готовых товаров.
Колониальный симбиоз
Однако сотрудничество по созданию «вывозной» экономики было, как мы уже сказали, двусторонним. Властные компрадоры, беззаветно отдаваясь идеологии и технологии «открытого рынка», отнюдь не упустили собственный корпоративный, клановый и семейный интерес – при вполне поощрительном отношении со стороны монетарной метрополии. Обеими сторонами совместно были решены следующие задачи:
а) дружественное и «многовекторное» разделение экспортно-сырьевых мощностей между зарубежными и местными властными элитами. Так, в Казахстане большая и лучшая часть нефтегазовых месторождений была отдана европейско-американским, китайским и частично российским компаниям, под национальным же контролем оставлены лишь менее производительные и более проблемные промыслы.
_ Зато под контролем оставлена, хотя и не полностью, трубопроводная, железнодорожная и портовая инфраструктура.
Примерно то же произошло с добычей сырого урана на вывоз – почти половина отдана совместным французским, канадским, китайским и российским предприятиям.
А вот не столь геополитически важная черная и цветная металлургия оставлена в косвенном властном владении – через приватизацию ее по «индивидуальным проектам» в пользу аффилированных иностранных или псевдоиностранных собственников.
б) встраивание правящей элиты в схему исключительно внешнего финансирования – инвестирования и кредитования. Что превращало наиболее крупные казахстанские коммерческие банки, закрепленные за властными владельцами, в банки-посредники третьего-четвертого уровня по перепродаже на внутреннем рынке долларового наполнения, в силу чего значительная часть иностранных инвестиций, ссуд и займов – не что иное, как реинвестирование вывезенных из Казахстана же валютных средств казахстанских же бенефициаров.
Само собой, что наши элиты пользуются предоставленной им возможностью откладывать накопленные богатства в виде банковских счетов и недвижимости в метропольных столицах.
Подрыв основ
Какую же основополагающую роль играют в описанной модели те четыре основы, к кризисному пересмотру которых приступили казахстанские власти?
Национальный фонд – это и физическое, и идеологическое воплощение успешности «вывозной» экономики. Если золотовалютные резервы Национального банка служат оперативным аккумулятором постоянной валютной избыточности или демпфером временной дефицитности внешнего платежного баланса, то Нацфонд – это фундаментальный накопитель, непрекращающийся рост которого символизирует нескончаемое развитие всей системы (см. Стратегию «Казахстан – 2050»).
В практическом же смысле наполнение Национального фонда долговыми «ценными бумагами» транснациональных корпораций и развитых государств, с возвращением кэша от экспортной валютной выручки им же – это фактическое кредитование сырьевого экспорта в пользу его же получателей.
То есть «развивающийся» Казахстан значительную часть сырья поставлял в развитые страны фактически в счет накопления их же долга, который, дескать, послужит «подушкой безопасности» в случае временных кризисов, а вообще-то его востребуют только «будущие поколения».
И вот с началом действия Программы «Нурлы жол» произошел идеологический и физический перелом. Нацфонд уже не накапливается, а устойчиво расходуется – с максимального значения $76,76 млрд в июле 2014 года спад до 63,65 млрд на начало февраля 2016-го. Недавняя идеологема дальнейшего наращивания изменена на необходимость всяческой экономии валютных резервов – в силу чего тенге и был переведен на «плавающий» курс.
И этот отказ поддерживать хотя бы относительно стабильный курс национальной валюты – еще один не только материальный, но и идеологический перелом. Ежегодные миссии МВФ в Казахстан всегда критиковали государственное регулирование курса национальной валюты и неизменно рекомендовали более «гибкую» курсовую политику, но не настойчиво, поскольку понимали важность для властей демонстрировать успешность своей экономической политики через устойчивость нацвалюты.
В этом смысле показательно, что вынужденные девальвации тенге в апреле 1999-го, феврале 2009-го и феврале 2014 годов проводились неожиданно и одномоментно – тоже своеобразная демонстрация неизменной способности власти управлять курсом. И предпринятая 20 августа 2015 года разовая девальвация, пусть и гораздо большего масштаба, поначалу вписывалась в ту же схему. Но потом тенге стал «плавно» падать все ниже – а это уже срыв в психологический штопор.
Теперь что касается объявленной распродажи госимущества. Здесь важен не столько список госкомпаний, сколько вопрос: как после двадцати лет рыночных реформ (начинаемых как раз с разгосударствления и приватизации) государство сохранило под своим контролем такой громадный объем госхолдингов, их «дочек» и «внучек»?
Это не случайный сбой, а глубоко системное проявление. Исключительная роль елбасы и «президентская вертикаль» как система властвования – далеко не только казахстанское и отнюдь не новое явление. По сути, это воспроизводство (после отмены партийно-номенклатурного правления) семейно-клановой феодально-вассальной системы с ее патронатно-клиентальными отношениями и совмещением в одной и той же частной собственности и политической, и экономической власти. Европейско-американская рыночная цивилизация во время перемола феодализма в парламентаризм как раз на этой базе и перешла в индустриальную стадию. Постсоветский же Казахстан, не по своей воле получивший суверенитет и рыночную идеологию, погрузился в современное мировое разделение труда на стержне нео-феодальной, по структуре и наполнению, вертикали власти.
Соответственно, эта власть постаралась закрепить за собой по всей вертикали (в прямой и скрытой формах) все сколько-нибудь значимые производства и наиболее ценную недвижимость. За исключением, конечно, наиболее прибыльной «нефтянки» – ей пришлось ею поделиться с американскими, европейскими и китайскими компаниями ради восстановления советских еще нефтепромыслов, выхода на внешние рынки и собственной «многовекторной» легализации.
Поэтому строго вертикальное строение всех системообразующих частей казахстанской экономики, объединение всех инфраструктурных и производственных госкомпаний со всеми их «дочками» и «внучками» в пирамидальном холдинге «Самрук-Казына» – совершенно естественная зеркальность вертикального строения власти в Казахстане.
Соответственно, объявленное намерение перевести большую часть таких госактивов в «конкурентную среду» – пусть и неосознанный, пусть и ради получения хоть каких-то остро недостающих правительству денег, но подрыв основ феодально-рыночного симбиоза власти и бизнеса.
Впрочем, как раз в силу саморазрушительного для госбюрократии и аффилированного с нею бизнеса характера объявленной приватизации осуществить ее… не удастся. Система будет этому всячески сопротивляться, да и денег для нее у привластного бизнеса сейчас немного.
Наконец, четвертая из перечисленных основ, на концептуальный пересмотр которой в антикризисной горячке пошло правительство, – накопительная пенсионная система. История создания и деятельности ее весьма показательна сама по себе – как изначально плохо работающий компромисс между рыночными рекомендациями МВФ и феодально-собственнической хваткой казахстанской власти.
По задумке Всемирного банка, пенсионные отчисления должны были храниться и приумножаться в бумажных «инструментах» как казахстанского, так и мирового фондового рынков. Что и привязало бы дополнительно местный финансовый рынок к глобальному. Однако местного фондового рынка не получилось – в силу вышеописанного закрепления всей значимой собственности за самой властью и связанными с нею олигархиями. Много раз даваемые еще в «тучные» годы обещания пополнить KASE национальными «голубыми фишками» выполнены не были. Точно так же мало результативными оказались попытки «народного IPO», предпринятые в последние годы.
В то же время и на зарубежный фондовый рынок пенсионные накопления были выведены лишь в незначительных объемах.
В результате до половины всех пенсионных средств «хранилось» в заемных бумагах Минфина, превращая пенсионное накопительство в накопление бюджетного долга перед будущими пенсионерами. При этом «инвестиционный» доход приходится создавать за счет налогоплательщиков и в счет урезания других статей бюджета, что стало особо нетерпимым в нынешнее кризисное время, сменившее привычный бюджетный профицит на усугубляющийся дефицит. С другой стороны, начисляемый Минфином доход на свои заемные бумаги все равно не компенсирует даже официальную инфляцию, поэтому в проигрыше все: бюджет тратит средства, а пенсионные накопления теряют фактическую стоимость.
Распоряжение же президента о вложении «свободных» средств ЕНПФ в строительные, сельскохозяйственные и инфраструктурные проекты – это концептуальная революция. Портфельное «инвестирование» сменяется производственным – совершенно неприемлемое для мировых финансовых институтов решение. То есть тоже подрыв основ. Независимо от успешности или не успешности такого начинания.
Впереди – ЕАЭС
В заключение как раз об успешности. Заведомо можно прогнозировать два результата:
а) успеха описываемые действия не принесут. Поскольку не могут быть успешными предпринимаемые правительством системоразрушительные меры, независимо от того, осознает ли оно их саморазрушительный характер;
б) как раз безуспешность антикризисных действий правительства станет все острее выдвигать на первый план вопрос смены политико-экономической парадигмы как таковой. Чем активнее, в попытках убежать от кризиса, правительство будет демонтировать основы прежней модели, тем невозможнее для него будет возвращение к ней.
Понятно, что новая модель должна исходить из евразийской интеграции, и далеко не только экономического, как сейчас, характера. Политико-идеологическая же часть евразийской модели должна еще дозреть в самой России.
Впрочем, ничто не мешает Казахстану и самостоятельно приступить к таким антикризисным действиям, которые будут направлены не на попытки реанимации выдыхающейся схемы, а на формирование новой. На таких принципиальных основах, как не плавающий, а фиксированный курс национальной валюты; не заемное, а национальное кредитование; не иностранное, а национальное инвестирование; не упование на «невидимую руку», а государственное планирование индустриально-инновационного развития; не приватизация нацкомпаний, а национальный контроль над экспортно-сырьевыми комплексами.
