Государь и парламент: жизнеутверждающие объятия Лаокоона.

Подробности: 4764; 10.08.2011; Амантай ДАНДЫГУЛОВ, главный редактор «Новой» — Казахстан»

Экскурс в историю взаимоотношений парламентариев и правителей

Безвольный, анемичный, а порой и ярмарочно-скомороший парламент, играющий, но очень серьезно, в соглашательскую политику, выполняя роль фигового листа на срамном месте исполнительной власти и государства в целом, в других краях – наделенный императивным мандатом народного доверия, а у нас – присвоивший его с вельможно-списочного позволения Акорды, – представляет для своих кукловодов не меньшую опасность, чем те парламенты, которые во имя демократических ценностей входят в жесткий клинч с государями и противостоят им в публичной борьбе.

Аморфность парламента в кризисный период, равно как и нежелание и неумение выдающихся сынов Отечества отыскать компромисс для двух ветвей власти, стоят стране будущего, а ее верховному правителю – жизни: но это из истории прошлого. И переход долгожданного джокера из рук правителя в парламентскую длань вовсе не гарантирует улучшения жизни или хотя бы безопасного существования подданных.

Мы перелистали ветхие, рассыпающиеся, как древние пергаменты в руках, страницы истории – британской, французской, российской, чтобы найти подтверждение следующей гипотезе. Только паритетный союз депутатского корпуса и верховного правителя, лишь парламентско-президентский альянс двух равноценных спарринг-партнеров в управлении страной – жизнеспособная альтернатива «парламенту-медузе» и «парламенту-бузотеру».

Сегодняшние парламентские будни на пространстве СНГ часто дают экспертам повод для пустого зубоскальства после очередной потасовки вспотевших депутатов где-нибудь в Украине в стиле а-ля Жириновский. Либо же потухшие взоры и уныло-предсказуемый ландшафт одинаково согласных дорогих костюмов вызывают у наблюдателя настоящую тоску и демократическую зевоту.

Если в первом случае сама История принудительно-настойчиво натягивает на такую горе-державу скомороший наряд истеричной и непредсказуемой страны-бузотера, то во втором случае беспристрастная Леди Время заставляет смириться вышколенное и «застегнутое на все пуговицы» государство с имиджем неандертальца-изгоя в светском обществе утонченных ценителей прекрасного – пьяняще-дурманящего коктейля из Свободы, Равенства и Братства. Но и тот и другой сценарий развития событий в итоге чреват социальными потрясениями: простой избиратель чувствует себя изолированным от процесса принятия решений. Рано или поздно спектакль надоедает, и тогда пресловутый маргинал или люмпен берется за вилы, хватается за булыжник, запечатывает «коктейль Молотова»... Или уходит в нирвану религиозного сознания, ища покой и удовлетворение в сакральном общении со Всевышним – хвала Ему!.. Правда, некоторые из них, как это показывают события в Западном Казахстане, возвращаются с непримиримым зеленым стягом наперевес.

Помнится, не так давно российская творческая интеллигенция, пророча русский бунт – бессмысленный и беспощадный, – предсказывала «серьезные социально-политические потрясения уже в самом ближайшем будущем», констатировала «практически полное уничтожение в нашей стране института демократических выборов как такового. И паралич президентства Д. Медведева, и недееспособность парламента, который давно не является местом для содержательных дискуссий, и беспомощность региональных и муниципальных властей, все чаще требующая федерального вмешательства, – все это яркие свидетельства нарастающего в России политического кризиса, кризиса порочной идеологии «вертикали власти»… Ответственность за вакуум власти в стране и его катастрофические последствия целиком и полностью ляжет на президента России Д. Медведева и главу партии «Единая Россия» В. Путина». (О казахстанской творческой интеллигенции наше издание писало не раз – повторяться на тему затянувшегося воздержания наших духовных пастырей и поводырей не станем. Очевидным кажется тот факт, что им сегодня явно не до будущего страны — с позорным настоящим разобраться бы. Душеспасительные беседы с итальянскими судебными психиатрами по вызволению горе-террориста сегодня ведутся куда активней, чем запальчивые дискуссии о судьбах Отечества.)

Но всегда ли была законодательная ветвь на властном стволе лишь убогим подвоем?

ЧАСТЬ 1. Упрямый парламент и упрямец-правитель. Английская буржуазная революция

Родина парламентаризма являла на свет всем известный нынче механизм «всеобщего, равного и тайного» в самых настоящих муках. Британский парламент сегодня стал символом народного волеизъявления и образцом для подражания и даже бездумного копирования во всех уголках мира. Однако же парадоксальным образом и институт королевской власти на туманном Альбионе не утратил своего сакрального значения: до сих пор он все еще не приобрел даже и налета архаичности. Всепланетно распиаренный образец верноподданичества и подобострастного преклонения перед троном контрастно сосуществует в едином времени и пространстве со всемирно признанным эталоном парламентаризма.

Долгий парламент – к долгой разлуке

Восхищенные зрители детальнейшей теле- и онлайн-трансляции бракосочетания отпрыска британской королевской семьи вряд ли уже поверят, что Британия так же пафосно и уверенно, как чествовала брак молодого наследника престола, – твердо и решительно (в лице своего парламента) первой среди европейских монархий казнила собственного сюзерена менее четырех веков назад.

...Английская буржуазная революция (1640 - 1660) вынесла к сияющим высотам властного Олимпа людей, ясно понимающих, чего они хотят и как этого добиться. Буржуазия делала историю: поднимала собственные мануфактуры и впервые в истории Европы ставила на поток производство, закладывая основу для грядущего промышленного переворота. Опорой для класса-победителя стал парламент. Первоначально лишь король был вправе его созвать/распустить, но когда сюзерен приказывал прервать заседания, парламентарии силой удерживали спикера на месте (чтобы решения приняли законную силу) и все же принимали постановления. А затем и вовсе законодательно зафиксировали возможность прекращения своей работы только после принятия решения (ими же!) о самороспуске. Так родился Долгий парламент, заседавший в итоге вплоть до 1653 года.

Дипломатия интриг, таинственности и хитросплетений была не в чести у этого общественного класса-победителя. Буржуазия отличалась простотой и прямотой замыслов, целеустремленностью и смелостью в исполнении. Похоже, английская пословица honesty is the best policy («честность – лучшая политика») родилась именно тогда. Символом английской революции стал Оливер Кромвель – джентльмен средней руки, капитан, выросший до титула лорда-протектора Англии, Шотландии и Ирландии.

Стереть голландцев в пыль

Меркантилизм британцев именно тогда заложил пример и для нынешних экономических войн. Лоббируя прибыль своих мануфактур (или, как сказали бы сегодня, «отстаивая интересы отечественного товаропроизводителя и отсекая посредников»), британцы в Навигационном акте Кромвеля зафиксировали жесткие протекционистские меры. Импорт в страну теперь мог попадать только на британских кораблях, которыми командуют англичане; команда не менее чем на три четверти должна быть составлена из местных матросов, и, наконец, товары на острова ввозятся только из страны их происхождения. Поставляемые из Индии пряности и благовония в мгновения ока потеряли привлекательность для голландских спекулянтов: теперь перепродавать британцам их стало невозможно. В ходе скоротечной войны (1652 - 1654) Голландия была разбита, потеряла былое могущество и признала Навигационный акт Оливера Кромвеля.

Тот же запрет, например, на ввоз в Россию грузинских вин и минералки (2006), а вслед за ними – и латвийских шпрот (2006 и 2010) полностью скомпилирован с экономической войны Франции и Британии. Если Париж запретил импорт из молодой островной республики английских шерстяных и шелковых изделий (1648), то в ответ британский парламент включил красный свет французским винам. «Несмотря на прежнюю веру в короля, они легко обходятся без него; также легко они обойдутся и без французского вина», — горько комментировал крах виноделов-соотечественников на Британских островах французский дипломат.

«Подданный и государь — это совершенно различные понятия»

И действительно, с собственным королем Карлом I британский парламент расстался без церемоний и сожалений. Победоносному шествию буржуазии монарх не смог и не захотел ничего противопоставить, а под изменившиеся правила игры подстраиваться божий помазанник не пожелал: он полностью сконцентрировался на своем стремлении к абсолютизму – исключительной власти короля. У наращивающей свои капиталы буржуазии острую изжогу вызывали не только его непомерная властность и агрессивно-настойчивая, истовая набожность, но и невозможность участвовать в процессе принятия решений. К королю имели доступ очень немногие, а по целому ряду важнейших вопросов (по шотландскому, к примеру) у него и вовсе не было опытных советников. Король весьма дорого обходился и собственной знати, и простолюдинам, умудряясь собирать со своих подданных налоги на четыре года вперед, придумывая все новые подати, не утвержденные парламентом, вынуждая шотландское дворянство заново выкупать собственные земли, а затем и безуспешно воюя с этими непокорными горцами...

Противостояние короля и парламента вылилось в гражданскую войну, но даже и после его пленения парламент все еще был готов сохранить монаршее правление в усеченном варианте. На компромиссы король не шел, а его оппонент Кромвель был не в силах добиться суда над королем: слишком мало было в новорожденном парламенте его сторонников. Выходя из патовой ситуации, парламент просто зачистили – сторонников короля арестовали: оставшиеся передали своего сюзерена суду. За свой изрядно урезанный, куцый состав непредставительный парламент-палач получил унизительное название Охвостье (Rump Parliament).

Король был обвинен в «государственной измене» и казнен публично. С эшафота прозвучал его спич: «Я должен сказать вам, что ваши вольности и свободы заключены в наличии правительства, в тех законах, которые наилучшим образом обеспечивают вам жизнь и сохранность имущества. Это проистекает не из участия в управлении, которое никак вам не надлежит. Подданный и государь — это совершенно различные понятия».

Итоги: казнь – за казнь, позор – за позор

Последние его слова услышали лишь солдаты, стоявшие в двойном оцеплении вокруг эшафота, да летописец, сохранивший для нас эти строки: новые власти опасались бунта роялистов до самого последнего момента. После этого спича заплечных дел мастер отсек голову Карлу I. Немало повидавший на своем веку, он был потрясен стойкостью верховного правителя. После казни осужденного за измену Британии самодержца палач так и не смог сказать шокированной толпе принятую в таком случае классическую фразу «Вот голова изменника!».

Смерть короля не принесла счастья Британии, замаранной кровью божьего помазанника. Европейские монархии вплоть до российской порвали с Англией торговые сношения и отказались признать Английскую республику. Официальный Петербург выразил сожаление по поводу того, что англичане «всею землею учинили злое дело, государя своего Карлуса убили до смерти».

Вполне ручное Охвостье Кромвель вскоре разогнал и стал полноценным диктатором; впрочем, оставить стране в наследство мир и покой он не смог. С его смертью молодая республика безнадежно погрузилась в пучину междоусобиц, сын диктатора отказался от наследства, покинув пост лорда-протектора. А те самые депутаты британского парламента, что еще вчера отправили на казнь своего короля, распорядились извлечь уже покойного Кромвеля из могилы и повесить его тоже как изменника родины. Монархия в Британии была восстановлена, на престол вскоре взошел Вильгельм Оранский, правитель протестантской Голландии, – той самой, что при Кромвеле была повержена в прах.

Таков печальный итог противостояния диктатора, короля и парламента. Оба заклятых врага с небольшой разницей во времени разгоняли один и тот же парламент, оба были им же объявлены изменниками Родины и опозорены. Парламент после смерти обоих полностью дезавуировал им же инициированное уничтожение британской монархии, восстановил ее и даже усадил на трон вчерашнего врага британской короны.

Стоила ли английская спесь подобных унижений на виду у всей Европы?..

ЧАСТЬ 2. Упрямец-парламент и аморфный правитель: Великая Французская революция

Беспрецедентная казнь британского монарха полтора века спустя вдохновила другой парламент – французский Конвент – на столь же святотатственный приговор: санкюлоты в 1793 году обезглавили уже не одного монарха, а всю королевскую чету – короля Людовика XVI и королеву Марию-Антуанетту.

Казни предшествовал рост социальной напряженности в обществе в период последних двух веков (1593-1793). Денег короне остро не хватало, внешний долг рос – для его «погашения» было использовано незамысловатое средство. Огромный государственный долг был ликвидирован банальным признанием банкротства. (Спустя четыре века уже Борис Ельцин возьмет на вооружение этот опыт и объявит дефолт по внешним финансовым обязательствам РФ.)

Свою амбициозную внешнюю политику и претензии на роль регионального и мирового лидера Франция утверждала огнем и мечом (Тридцатилетняя война, война за испанское, война за польское наследство и пр.). Силовое продвижение имиджа страны на международной арене и беспрецедентное по масштабам строительство дворцов для знати (возведение королевской резиденции и символа монархии – Версаля, к примеру) чрезвычайно дорого обходились налогоплательщикам. Неурожаи и чума лишь усугубляли их положение. Эмиграция четверти миллиона ремесленников и буржуа обескровила экономику. Генеральные штаты (высшее сословно-представительное учреждение) король собирал лишь для того, чтобы увеличить налоговое бремя. На венценосце была замкнута вся власть в стране, и вместо властной вертикали в абсолютистской Франции существовала лишь властная точка:«государство – это я» («Король-Солнце» Людовик XIV). «Соляные», «мучные» бунты, как и любые другие волнения, подавлялись силой.

В накаляющейся ситуации очередному монарху было достаточно лишь проявить слабость, чтобы система рухнула. В табели о рангах первых лиц государства по Никколо Макиавелли, знатока искушенных и искусных правителей, Людовик XVI занял бы последнюю ступень. Королю были присущи все свойства политика-пораженца: доброе сердце, мягкий нрав, незначительный ум и нерешительный характер. И даже придворный образ жизни ему был не по нраву: куда с большим удовольствием он слесарничал.

Начатые было реформы он до конца не довел, собственные решения отменял, легко подпадая под влияние родни, министров и недалекой молодой супруги. Его легко очаровал харизматичный умница Бенджамин Франклин, представитель заморских колоний Британии. В итоге Людовик XVI тайно, а затем и открыто финансировал Войну за независимость Северо-Американских Штатов – хоть и считал, что поступает «нехорошо». Миллионы ливров, десятки кораблей и оружие, оружие, оружие – все это переправляла Франция повстанцам через Атлантику, дабы наказать своего извечного соседа-соперника – британскую корону.

Блистательным примером глобальной внешнеполитической покупки судьбы целого государства воспользовалось позже германское правительство, оплачивая русскую революцию 1917 года. Сегодня же подобное финансирование будущей цитадели демо-кратии всей планеты сам Вашингтон или пресловутое «мировое сообщество» наверняка расценили бы не иначе, как «вмешательство во внутренние дела другого государства», «поддержку сепаратизма и международного терроризма». А тогда, в конце XVIII века, Бенджамин Франклин делал историю, чтобы вскоре его анфас занял центральное место на самой ходовой купюре мира.

Купить чужих и обокрасть своих

При этом самой Франции наличности по-прежнему остро не хватало. Казну король пополнял, поднимая цены на хлеб, провоцируя новые и новые протестные всплески. Его популярность безудержно стремилась к нулю. Монарх безвольно наблюдал за тем, как его подданные открывают жутчайшую страницу в истории могущественнейшей державы Европы. Вот возникает Национальное собрание, вот штурмуют Бастилию, вот Нацсобрание провозглашает себя Законодательным собранием, наконец, его заменяют избранным на основе голосования Конвентом. Короля заставляют присягнуть Конституции, а затем его власть и вовсе упраздняют. Попытка монаршей семьи бежать из страны была неудачной. Короля по английскому примеру обвинили в измене, и депутаты большинством голосов проголосовали за его казнь. Расстался с жизнью монарх на площади имени собственного отца Людовика XV под ножом последней технической новинки, созданной депутатом от Парижа доктором Жозефом Гильотеном.

Гильотинировать короля оказалось гораздо проще, чем удержать власть в своих руках: Конвент попадал под влияние то одной, то другой группировки парламентариев. Знаменитое «Болото», депутатская группа в 500 человек, не определившихся в своих симпатиях, бросалось в своих предпочтениях из одной крайности в другую. Не имея уже достойного спарринг-партнера в лице короля, сумбурный Конвент в буквальном смысле пожрал сам себя. Убийство Марата, казнь Дантона, гибель Робеспьера: в отсутствие верховного венценосного рефери новые ценности не выдерживали проверки временем, и вакуум власти, так и не заполненный отважным, упрямым и внятным парламентом, уничтожал нацию.

Под лозунгом борьбы с врагами народа методом революционного террора безвременье породило – по аналогии с Оливером Кромвелем в Англии – Наполеона Бонапарта. Младший лейтенант артиллерии мечтал отнюдь не о разглагольствовании на посту спикера Конвента: он стал императором Франции, ее диктатором и узурпатором...

С момента взятия Бастилии до полного поражения наполеоновских войск (всего за 26 лет!) в революционных битвах и войнах погиб каждый шестой француз. И это еще без учета обильной жатвы, собранной голодом и эпидемиями. Взрослых мужчин, способных воевать, в стране почти не осталось. Монархия же была реставрирована, затем пала снова. Великая Французская революция, импортировавшая свои идеалы далеко за пределы страны, для самого народа осталась позорным родимым пятном в истории, не менее трагичным, чем «Великий Октябрь» для России.

ЧАСТЬ 3. Аморфный парламент и бессильный правитель:

Октябрьская социалистическая революция

Роковым для России стал, осмелюсь предположить, не 1917-й, а 1891 год. В том году империя начала свою экспансию на Дальнем Востоке в борьбе за Маньчжурию и китайский рынок в целом. На французские кредитные миллионы Россия приступила к сооружению Великой Сибирской железной дороги. В том же году весьма символическое предупреждение получил цесаревич Николай, попав в неприглядную историю на улице японского города Оцу. По одной из версий, будущий император запросто справил нужду у стен синтоистского храма, за что и получил по голове палашом от местного полицейского. Что и понятно: с точки зрения набожных, дисциплинированных и вымуштрованных японцев – эта выходка иностранца выглядела святотатством. Но двор микадо и официальные СМИ преподнесли это как покушение на венценосца, и страж порядка был приговорен к пожизненному тюремному заключению. Так и повелось с тех пор крайнее свое возмущение выражать фразой «да японский ты городовой!».

Ты должен быть убит, // Ты стал для всех бедой («Николаю Последнему», Константин Бальмонт)

Неповоротливой бюрократической и традиционно насквозь коррумпированной махине российской империи совсем скоро пришлось очень близко познакомиться с японской скрупулезностью и слаженностью. Буквально за считанные месяцы до восшествия Николая II на престол японская военная машина – небольшая, но слаженная, четко действующая, – похоронила мечты о российском господстве в Китае, разгромив русскую армию. Сами европейцы всерьез не воспринимали военные амбиции микадо, но шанс поманипулировать российским императорским двором не упустили. Германский кайзер Вильгельм II убедил легковнушаемого Николая в его божественном предназначении выступить заступником Европы от «желтолицых». (Кстати, одновременно немцы пообещали и японцам свое заступничество в схватке с Россией.) Империя не была готова к войне со Страной восходящего солнца, и российский МИД как мог маневрировал, сдавая свои позиции: готовились вернуть Маньчжурию Китаю, признать интересы Японии в Корее. Уступая, Петербург потерял лицо и в итоге получил сперва наглый лаконичный ультиматум, а затем и русско-японскую войну – даже и без формального хотя бы объявления таковой. Заручившись поддержкой Британии и США, японцы напали на российский военный флот в Порт-Артуре, положив начало бесславному, позорному побоищу. Потом была кровавая Цусима и гибель русской флотилии, потом – бегство россиян из Мукдена. Этот разгром стал началом конца императорского двора Романовых.

Наш царь — убожество слепое,

Тюрьма и кнут, под суд, расстрел,

Царь-висельник, тем низкий вдвое,

Что обещал, но дать не смел.

(«Наш царь». Константин Бальмонт. 1906)

За этими строками стоят народные волнения («Кровавое воскресение» 1905 года) на без малого одной шестой части Евразийского континента, униженной крошечной островной страной. «Не Россию разбили японцы, не русскую армию, а наши порядки», – писал потом в своих мемуарах Сергей Витте, «граф Полусахалинский», один из высших чиновников царского правительства, подписавший Портсмутский мирный договор с Японией. Его красноречивое прозвище напоминает тем забывчивым россиянам, тревожащимся сегодня за судьбу Южных Курил, что тот разгром России Японией увенчался не то чтобы потерей всех Курильских островов, но и передачей микадо Южного Сахалина!

Само заключение союзного договора России и Германии происходило просто по анекдотическому сценарию. Во время морской прогулки напористый немецкий кайзер уговорил российского царя его подписать. Чтобы получить подпись своего морского министра под документом, самодержец прикрыл ладошкой текст документа и велел министру подписать. Вернувшись в Петербург, царь так же легко позволил себя вновь переубедить – теперь уже своим министрам. И дезавуировал свой автограф...

Внешнеполитическая катастрофа и внутренняя смута заставили царя под давлением либералов из правительства обратиться к созданию первого представительного учреждения в истории России – Государственной Думы. Царский Манифест 1905 года так объяснил намерение поделиться властью с народом: «Ныне настало время, следуя благим начинаниям их, призвать выборных людей от всей земли Русской к постоянному и деятельному участию в составлении законов, включая для сего в состав высших государственных учреждений особое законосовещательное (не законодательный, а лишь законосовещательный статус! – Авт.) установление, коему предоставляется разработка и обсуждение государственных доходов и расходов».

Для страны, совсем недавно отменившей позорное крепостное право (1861), это был, несомненно, рывок вперед. Но по сравнению с просвещенной парламентской Европой это была лишь попытка аутсайдера приподняться с поросшей мхом скамейки запасных. Сама российская элита тоже не была готова следовать духу времени. И первая, и вторая Госдума просуществовали менее полугода, провели по одному заседанию: они резко оппонировали правительству и вызывали недовольство двора.

(Продолжение в следующем номере.)