Встречные «курсы»
- Подробности
- 9892
- 25.12.2014
- Петр СВОИК, экономист, кандидат технических наук
2015-й станет годом единения тенге и рубля
Когда будет девальвация тенге и что нас ждет после 1 января – начала действия Евразийского экономического союза, – два стержневых вопроса, на которые нанизаны ожидания и тревоги казахстанцев. Что будет с рынком жилья и ипотекой, с ценами и тарифами, с пенсиями и зарплатами, не начнутся ли социальные или межнациональные волнения – это уже производные от двух главных неясностей: что будет с тенге и с рублем в наступающем году.
Так вот, общий тренд таков: тенге и рубль в следующем году сильно сблизятся. Включая и чисто арифметическое сближение, хотя оно и не главное. Но уж коли речь зашла об арифметике, вот вам школьная пропорция: 35/182=60/Х. Откуда Х=312. Итого, триста двенадцать тенге за доллар – это тот курс, который казахская национальная валюта должна была бы иметь сейчас, если бы привычно (а все годы, кроме периода с 18 августа 1998 года по 1 апреля 1999-го, только так и было) повторила бы колебания валюты российской.
Впрочем, повторим, арифметика здесь не главное еще и потому, что само по себе арифметическое значение курса той и другой валюты к валюте внешнеэкономических операций – не принципиально: стоил ли рубль еще недавно 35 к доллару, а теперь пытается стабилизироваться, например, на курсе 60 Р/$, притом что тенге как держался, так и держится в районе 182.
Все равно в том смысле, что хоть 35, хоть 60 рублей за доллар или пусть рубль упадет еще до 120, или даже сравняется с курсом казахского тенге – для торговых отношений Казахстана с Россией собственно арифметическое значение их валют не важно. Важна только их сдвижка – по продолжительности и по величине, только эта сдвижка и меняет конкретные торговые и общие макроэкономические соотношения. Причем эти изменения охватывают только период торгового, инвестиционного или кредитного экономического цикла, который начинается при одном курсовом соотношении, а заканчивается при другом. Это как волна, бегущая от движущегося корабля: чем тяжелее посудина и чем быстрее ее ход, тем сильнее поднимаемое в акватории волнение, но стоит движению прекратиться – волны как не бывало.
Но если на воде даже самая большая волна от самого большого судна перестает быть заметной уже через несколько минут, то в торговых и общих платежных балансах, взаимодействующих по расходящимся валютным курсам, раскачивание от сдвижек заметно сказывается на протяжении первых трех-четырех месяцев. Если, конечно, курсы дальше не расходятся.
Поэтому стоит казахскому тенге дождаться той или иной стабилизации рубля, а потом переждать еще пару-тройку месяцев – и нужда в «арифметической» подстройке к пониженной стоимости российской валюты попросту отпадет.
Понимаю, какое возмущенное неприятие встретит такая ересь у нормальных специалистов по современной макроэкономике. Нормальные специалисты привыкли подсчитывать, насколько та или иная валюта «недооценена» или «переоценена» и каков, по их мнению, должен быть «справедливый» курс. На самом же деле, повторю, все дело только в движении, и никакой «равновесной» стоимости, которой соответствовало бы какое-то конкретное арифметическое значение, не существует.
А поскольку все нормальные специалисты не сомневаются, что курс под воздействием рынка должен повышаться или понижаться, рискну высказать еще одну крамольную мысль: сами по себе и идеология, и технология плавающего курса местной валюты по отношению к валюте, в которой эта местная экономика осуществляет внешнеэкономические отношения, – надежный «саморегулируемый» способ внешней, колониальной, эксплуатации такой экономики.
В выбранных нами аквасравнениях – это как «погоня» водного лыжника за буксирующим его катером. Спортсмен, конечно, может закладывать крутые виражи хоть вправо, хоть влево, делать самые неожиданные кульбиты, но… исключительно вслед за буксиром.
В этом смысле мы уже «приплываем»: и тянущий за собой наши (казахскую и российскую) экономики долларовый «буксир» заметно теряет ход – нефтяные цены ушли вниз, а экономики США – Европы топчутся почти в рецессии, и сил для нашего собственного курсового «лавирования» тоже все меньше.
Конкретно, если ближе к арифметике: ЗВР Национального банка, как замыкающий показатель общего платежного баланса Казахстана, получив «взбадривание» после февральской девальвации тенге, имели некоторый прирост вплоть до мая, после чего летом и осенью дрейфовали вокруг пусть и положительных, но относительно небольших, порядка двух-трех сотен миллионов долларов в месяц, значений. Причем курс тенге дополнительно поддерживался, похоже, с помощью неафишируемых выводов на валютный рынок добавок из Национального фонда.
Теперь же, когда цены на нефть устойчиво перешли в пониженный ценовой коридор, это ухудшение платежного баланса придется компенсировать либо из ЗВР, либо использовать для стабилизации еще большие вбрасывания из Нацфонда. Здесь для арифметической оценки можно взять такое соотношение: каждые десять долларов падения стоимости барреля нефти уменьшают сальдо платежного баланса Казахстана примерно на $3,5 млрд в год.
Кроме того, удешевление рубля увеличит и без того традиционно минусовое для Казахстана торговое сальдо с Россией. Словом, наступающий год потребует дополнительной компенсации из валютных резервов государства порядка $10-12 млрд.
Упадет импорт, несколько снизятся, по сравнению с предыдущими годами, вывоз доходов на иностранные инвестиции и выплаты по внешнему долгу. Тут «помог» кризис 2007 – 2008 годов, после которого внешнее инвестирование и заимствования поутихли.
То есть понижение нефтяных цен и российского рубля будет стоить платежному балансу Казахстана в наступающем году около $10 млрд. Это, в общем-то, не так много и вполне компенсируется.
Другое дело, что ситуация, когда Акорде придется из месяца в месяц не накапливать, а тратить свою валютную «подушку безопасности», да еще ради того, чтобы поощрять массовую конвертацию тенге в подешевевший рубль и лихорадочную скупку российских товаров по всем приграничным областям, – это слишком непривычно, накладно и дискомфортно, чтобы долго терпеть такое.
Те же казахстанские производители, а теперь уже даже и продавцы, останавливающие свой бизнес по всему приграничью в ожидании, чем закончится падение рубля в России, тоже не дадут правительству безмятежно поддерживать прежний курс.
К тому же обратной стороной обернется и программа «Нурлы жол»: ускоренное вбрасывание в экономику крупных дополнительных сумм приведет к лихорадочным повышенным «распилам» и «откатам». Причем заранее ясно, куда пойдут возросшие коррупционные оттоки: по большей части они будут опять конвертироваться в доллары и отправляться за границу, откладываясь там уже не в Национальном, а в семейных и клановых частных фондах.
В итоге Национальный банк и правительство попадают (вернее – уже попали) в стрессовую ситуацию: дальнейшее удержание курса тенге становится все накладнее и проблемно. Так можно продержаться еще три месяца, шесть, …девять – если знать, с какой целью...
Цель, казалось бы, обозначена главой государства – дедолларизация экономики. Однако, как раз она-то и делает ситуацию не просто стрессовой, но и тупиковой.
В начале уходящего года соотношение долларовых и тенговых депозитов было 30/70, и сейчас оно такое же, но уже в пользу доллара. Более двух третей граждан, имеющих банковские вклады, поторопились перевести тенге в валюту. И это не только следствие февральской девальвации – еще большую роль играют ожидания девальвации следующей.
В любом случае для того, чтобы вернуть доверие населения и бизнеса к собственной валюте, надо что-то существенно большее, нежели периодические заверения об отсутствии на данный момент «фундаментальных оснований» для девальвации. И тем более не добавляют доверия к национальной валюте «аргументы» председателя Национального банка Кайрата Келимбетова типа того, что дважды в год девальвацию «никто в мире» не производит.
Конечно, Национальный банк и правительство в ближайшие месяцы постараются сделать все возможное для «дедолларизации»: повысят доходность тенговых депозитов, постараются запустить ипотеку с приемлемым процентом, соорудят какие-то другие субсидируемые кредитные линии. И это как-то стабилизирует почти панический ныне отток тенге в дешевые рублевые товары и в дорожающий и пока еще надежный доллар. Но ощущение-предчувствие, что «когда-нибудь» тенге все-таки обесценится, настолько нависло над страной, что не может не материализоваться.
Причем что самое главное: когда бы девальвация ни грянула, эффект от нее будет весьма кратковременным. В феврале 2009 года, если кто-то еще помнит, девальвация была проведена на фоне начавшегося (после обрушения летом 2008 года) подъема нефтяных цен. И этот подъем продолжался больше трех лет, с последующей стабилизацией на очень неплохом уровне около 110 $/баррель – благодаря чему и удалось протянуть целых пять лет от той девальвационной «корректировки» и до февральской уже этого года. И прошу еще заметить: с февраля и вплоть до осени этого года цены на нефть держались на неплохом уровне, их резкое «проседание» случилось буквально пару месяцев назад. И это тоже продлевает нынешний девальвационный эффект.
И если цены на нефть не начнут каким-то чудом вдруг опять расти, снижение стоимости тенге даже в район 300 за доллар даст монетарным властям и сырьевым экспортерам передышку на какие-то считанные месяцы. После чего останется тот же набор проблем, включая уже и полное недоверие к тенге.
Поэтому властям Казахстана все равно придется как-то «приблизить» тенге к рублю, по всей видимости, с какой-то курсовой девальвацией в первые же месяцы нового года или несколько позже – это будет зависеть от политической составляющей: на какие выборы-перевыборы решатся или не решатся в Акорде. Если политическое реформирование будет отложено до большей ясности с экономической и политической ситуацией в России, тогда некий традиционно «неожиданный» прыжок тенге к опустившемуся рублю возможен и пораньше.
Но политический фактор – это отдельная тема. Подчеркнем такой чисто экономический момент: времена профицита платежного баланса Казахстана и, соответственно, относительно самостоятельного курсового поведения тенге заканчиваются. Наступает время расходования валютных резервов, которое не может быть слишком долгим. После чего остается только один самостоятельный монетарный маневр: приступать к денежной эмиссии. А это, в выбранных нами морских сравнениях, как если бы выдыхающийся водный лыжник решил поменять долларовый буксирный трос на способную к самостоятельному растяжению резинку – пока та не порвется.
Так вот, сближение тенге с рублем, когда бы по времени и в каких бы арифметических пропорциях оно ни произошло, будет означать не просто «курсовую корректировку», а принципиально большее. Дело-то еще и в том, что рубль, обрушенный либерально-монетарным Центробанком во главе с Эльвирой Набиуллиной и таким же правительством во главе с Дмитрием Медведевым, причем обрушенный не какими-то внешними силами, а собственным национальным фондовым рынком – российскими резидентами, банками, сырьевыми компаниями и прочими «игроками», тоже находится на переломном моменте своей дальнейшей судьбы.
Санкционное противостояние с Западом на таком «плавающем» курсе не выиграешь, а потому почти наверняка уже в первой половине наступающего года в России начнут происходить серьезные кадровые и, скажем так, программно-идеологические изменения в финансово-экономическом блоке. Поэтому и сближение тенге с рублем произойдет не столько количественное, сколько качественное. В практическую повестку дня встанет вопрос более согласованного, скажем так, курсового поведения двух союзных евразийских валют. А также и других государств – участников ЕАЭС. Отсюда недалеко и до практической реализации уже не просто согласованного, но и единого валютного пространства.
И нависающее над Казахстаном ожидание девальвации тенге, и уже обрушившая рубль российская девальвация, разведя две эти валюты далеко друг от друга, на самом деле ускоренно толкают их к сближению. Количественному и качественному.
Конечно, объединение считающихся суверенными (в пределах долларовой «буксировки») валют – слишком сложный и неоднозначный процесс, чтобы пройти его даже за три года. Но то, что в наступающем году об этом пойдут серьезные разговоры – это точно.
